Исчезновение. Дочь времени. Поющие пески

Марсель вблизи отнюдь не напоминал изделие ювелира. Это был обычный шумный, многолюдный город, наполненный нетерпеливыми гудками такси и застоявшимся запахом кофе; этот истинный французский запах преследует вас, он живет во французских домах как призрак десяти миллионов кофеварок. Однако сияло солнце, полосатые тенты слегка похлопывали под прилетевшим со Средиземного моря бризом, а мимоза демонстрировала огромные массы своей бледно-желтой роскоши. Грант подумал, что как пара к картине, изображающей серо-багровый Лондон, это выглядит превосходно. Если он когда-нибудь разбогатеет, он закажет одному из лучших в мире художников написать для него две картины: игру светотени Лондона и яркий земной блеск Марселя. Или, может быть, двум разным художникам. Вряд ли человек, который сможет передать вид Лондона в серый апрельский день, сумеет изобразить на холсте дух весеннего полудня в Марселе.

Грант прекратил раздумывать о художниках, и Марсель уже не казался ему ярко-зеленым, когда он обнаружил, что семья Мартин неделю назад уехала из пригорода в неизвестном направлении. То есть неизвестном соседям. К тому моменту, когда с помощью местных властей Грант выяснил, что «неизвестное направление» означало просто Тулон, значительная часть драгоценного времени была потрачена; еще больше времени пришлось потратить на путешествие в Тулон и поиски Мартинов среди несметного числа его жителей.

Но в конце концов он нашел их и выслушал то немногое, что они могли рассказать. Шарль был «скверным мальчишкой», сказали они, вложив в эти слова весь антагонизм, испытываемый французами к тому, кто отступается от верховного божества французского пантеона – от семьи. Шарль всегда был своевольным, упрямым и (преступление из преступлений по французским понятиям) ленивым. Он уехал пять лет назад: приключился небольшой скандал с девушкой – нет, нет, он только кольнул ее, – и не удосужился ни разу написать им. Они ничего не знали о нем все это время, только три года назад один приятель наткнулся на него в Порт-Саиде. Этот приятель говорил, что Шарль занимался какой-то торговлей камнями для мостовых, развозя их на подержанных автомобилях. Скупал обломки, немного обтесывал их и продавал. Он был очень хорошим механиком и мог бы добиться успеха в делах, стать хозяином гаража, и у него были бы работники, если бы он не был таким ленивым. Ленивым до мозга костей. Это была исключительная лень. Лень как болезнь. Они больше ничего не слышали о нем, пока их не попросили опознать его тело.

Грант спросил, нет ли у них фотографии Шарля. Да, есть несколько; но, конечно, они сделаны, когда Шарль был гораздо моложе.

Они показали Гранту фотографии, и он понял, почему мертвый Билл Кенрик мало отличался от того Шарля Мартина, которого помнили его родные. Когда индивидуальность, которую придает жизнь, гасла, один худой молодой брюнет с яркими бровями, впалыми щеками и прямыми волосами оказывался очень похож на другого такого же молодого человека. У них даже могли быть глаза разного цвета. Родители получили извещение, которое гласило: «Ваш сын умер в результате несчастного случая; пожалуйста, опознайте его тело и займитесь похоронами».

Родным, которых постигла тяжелая утрата, отдают документы и вещи их умершего сына и просят подтвердить, что владелец всего этого – их сын. В их головах не возникает никаких вопросов, они принимают все, что видят, а видят они то, что ожидают увидеть. Им не придет на ум спросить: а у этого человека глаза голубые или карие?

Как и следовало ожидать, вопросы в конце концов начали задавать Гранту. Почему он интересуется Шарлем? Не оставил ли Шарль какие-нибудь деньги? Может быть, Грант ищет законных наследников?

Нет, Грант обещал навести справки о Шарле по поручению одного приятеля, с которым Шарль был знаком, когда они оба работали на берегу Персидского залива. Нет, он не знает, что было нужно этому приятелю. Он понял так, что речь шла о будущем партнерстве.

Семья Мартин высказала мнение, что приятелю повезло.

Они угостили Гранта арманьяком, кофе с маленькими печеньицами, покрытыми сахарной глазурью, и пригласили приходить еще, когда он опять окажется в Тулоне.

На пороге, уходя, он спросил, нет ли у них каких-нибудь бумаг их сына. Только личные, ответили они: его письма. Спросить официальные они и не подумали; несомненно, все это еще в марсельской полиции, которая первой связалась с ними, когда случилось несчастье.

Так что еще какое-то время ушло на установление дружеских отношений с марсельскими властями; но на этот раз Грант не тратил сил на сугубо неофициальные методы. Он предъявил свои документы и попросил, чтобы ему одолжили бумаги Мартина. Грант выпил предложенный ему sirop и написал расписку. А потом успел на самолет, который во второй половине дня в пятницу улетал в Лондон.

У него оставалось еще два дня. Точнее, один день и воскресенье.