Исчезновение Ивана Бунина

Роллан был убежден, это ужасное происшествие не имеет никакого отношения к деятельности благородного Советского Союза. Он требовал у Жида перестать распространять слухи о том, что за случившимся стоит ОГПУ, и повторял: в это нелегкое время нет ничего важнее защиты родины социализма.

На следующий день Жид столкнулся на Елисейских Полях с Луи Арагоном, который только что вернулся из Москвы. Тот завел свою обычную демагогическую шарманку, стараясь, впрочем, оживить унылую мелодию личными впечатлениями. Арагон сообщил, что в советской столице скоро пройдет учредительный съезд Союза советских писателей, который представит миру сталинское видение литературы и искусства.

– Эти идеи сообщат всемирной литературе революционный порыв, которого ей так не хватает! Я сам сейчас работаю над стихами, проникнутыми философией нового общества. Вы, надеюсь, читали мой «Красный фронт»?

Жид помнил страстную поэму Арагона, в которой тот призывал открыть огонь по Леону Блюму и дрессированным медведям социал-демократии. Невероятно резкий текст наделал много шума в прессе и литературных кругах. С него начался разрыв Арагона с Андре Бретоном и сюрреалистами.

– Я назову мою новую поэму «Ура, Урал!», – продолжал Арагон. – Это будет мой творческий вклад в грандиозную работу по переделке мира в соответствии с заветами нашего любимого вождя. Планы пятилетки – вот о чем сегодня должны писать пролетарские писатели!

– А Бунин тут при чем? – спросил Жид, потрясенный равнодушием певца сталинского строя к судьбе русского писателя.

– Да плевать на этого предателя большевистской революции. Пусть идет к черту! Мне он не интересен.

Чтобы польстить Жиду и умерить его раздражение, Арагон заговорил о фильме, который задумал снять совместно с Луисом Бунюэлем. В основу сценария должен был лечь роман Жида «Подземелья Ватикана», а снимать картину планировали в Москве – советские кинодеятели уже заинтересовались и предлагали помощь.

Жида не удивляла популярность Арагона в Советском Союзе – стоило тому открыто заявить о своей симпатии к большевикам, как его книги начали издаваться в СССР тысячами экземпляров. Времена, когда Арагон печатался крохотными тиражами за свой счет, давно миновали.

Глава 25

Париж, февраль 1933

Медлительность чиновников французского Министерства иностранных дел повергала Андре Жида в отчаяние. Он грозился предать письмо Бунина огласке, чего, собственно, и требовал русский писатель. Жиду представлялось, что это дело – не уголовное, а в первую очередь политическое, и решать его следовало именно в политической плоскости.

Жид считал, что обязан действовать. Так, вернувшись из Африки, он развернул настоящую кампанию против крупных корпораций, нещадно эксплуатировавших и презиравших африканцев, и заклеймил колонизаторов в своей книге «Путешествие в Конго». Только давняя дружба с начальником министерской канцелярии не позволила ему безотлагательно выполнить просьбу Бунина.

Как только в Министерстве иностранных дел Франции стало известно об исчезновении русского писателя и его супруги, здесь немедленно создали специальный комитет, который обязали ежедневно информировать министра о развитии ситуации. «Пропал политический беженец, находящийся под защитой Французского государства!» – негодовал министр. С учетом того, что Бунину прочили очередную Нобелевскую премию по литературе, дело принимало особенно неприятный оборот.

Пока что эта окутанная тайной история не успела просочиться в прессу. Бунин в письме не сообщал никаких подробностей. Министр несколько раз перечитал послание и не нашел ничего конкретного.

Тем временем в министерстве составляли, тщательно взвешивая каждое слово, адресованную Москве официальную ноту протеста. Ситуация оставалась неопределенной, и министр настаивал на осторожности и напоминал своим сотрудникам, что идет подготовка к крайне важным переговорам с Москвой.

Французский посол в Москве, которого уведомили о случившемся, обратился к наркому иностранных дел с просьбой об аудиенции. Литвинов не мог заставлять его долго ждать, поскольку сам готовился к официальному визиту в Париж. Надо было выполнять приказ Сталина – укреплять советско-французские связи.

Иван Бунин, как свидетельствовали отчеты французской полиции, в последние годы полностью посвятил себя литературе и стремился к одному – чтобы его оставили в покое. Французские следователи подозревали, что за этим внешним безразличием могло скрываться что-то еще. Они решили пройтись частым гребнем по всей русской диаспоре, а это означало проверить десятки политических и культурных организаций – задача не из легких.

Дмитрий Мережковский ответил следователям, что мало общался с Буниным. Их последняя встреча состоялась несколько месяцев назад и была не слишком сердечной: оба соперничали за Нобелевскую премию. Человек завистливый и подозрительный, Мережковский считал себя литературным гением. По слухам, доносившимся из Стокгольма, в списке претендентов на награду он шел сразу после Бунина.