Исчезнут, как птицы

Гостева вынесло прямо к автобусной остановке. Тут он отряхнулся и перевёл дух; ненадолго, потому что и так людно было на остановке, но подходили ещё новые люди и становились очень плотно. Они нервничали, когда мимо проезжали пустые автобусы. «Катаются, – заметил вслух один представительный мужчина и пояснил: – У них же бригадный подряд. Вот они друг за дружкой и ездят. Бригадир – на обед, значит, и остальные за ним». – «Какой там обед? – вздохнула женщина с тремя сумками. – Праздник сегодня». Наконец один автобус остановился и распахнул двери. Уже когда он подъезжал, сигналя нетерпеливой толпе, рвущейся ему наперерез, можно было предвидеть, что будет дальше. А дальше было то, что на языке тревоги и озабоченности называется штурмом. Первой в салон ворвалась женщина средних лет; плюхнувшись на сиденье, она закричала замешкавшейся подруге: «Быстрей, а то все места займут!» У Гостева забилось сердце, он подался вперёд, как завороженный, словно навык его подтолкнул, закреплённый памятью, не его, правда, памятью, а там, в дверях, застряли, сплелись чьи-то руки, столкнулись сумки, ноги. И он понял, чья это память, – бабушкина, её беспокойные отметки. Долгожданная, после двухсуточного ожидания, подача локомотива на перрон. Давка обезумевшей толпы. Паровозный гудок. Мешочники на крышах вагонов и разбитая крынка молока на рельсах. Вот и теперь ровесница его бабушки побелевшими от напряжения руками вонзилась в поручень, стараясь не пропустить более ловкую и молодую соперницу. Она всё продолжала ехать в эвакуацию. А Гостев, подталкиваемый в спину, думал, что в конечном счёте все эти испытываемые неурядицы не более чем гримасы марионеток, сидящих внутри человека и слепо бунтующих против истинного в нём, – дёргая его за нитки, будучи сами в подвешенном и взвинченном состоянии, они же воображают себя хозяевами. Выказать досаду, нагрубить – значит, признать за ними силу. И он молчал, когда ему заехали локтем в живот, больно наступили на ногу. Подталкиваемый в дверь крепкой стеной, на которую не дай Бог оглянуться и увидеть то, что на ней написано, он уговаривал себя воспарить над обыденностью и мелочной суетой. Это ему удалось, когда он приткнулся к компостеру, хотя на него по-прежнему давили. Он уже не дышал; а на него дышали, ощупывали его, как свою сумку, залезали в него, как в свой карман. И он думал – что ему ещё оставалось? – о том, что страдая, расходуешь себя на вымысел. Расход – это и есть жизнь. Вот же они, её объятия, которые стараешься терпеливо переносить, потому что, когда в одном пассажире из ста локтями расталкивается агрессивная отзывчивость, поневоле затронутыми становятся все. Да сколько раз наблюдал Гостев, как маленький скандальчик развивался в тяжёлую и опасную эпидемию, для погашения очага которой требовалось вмешательство водителя и он даже останавливал автобус.

Но вот одна маленькая девочка, совсем рядом с Гостевым, болтая ножками на коленях у мамы, беззаботно пропела: «Мы едем, едем, едем в далёкие края, хорошие соседи, весёлые друзья!» – и он ей не поверил. Не мог он этого ни спеть, ни подумать.

Жарко было, душно. В приоткрытое окно влетал не свежий воздух, а пыль вперемешку с уличным шумом и выхлопами всё тех же автобусов, другого транспорта. Гонки. Ралли.

Девочка, мотая косичками, снова завелась: «Мы едем, едем, едем…» «Куда? Куда мы едем?» – подумал Гостев. Он отметил что-то болезненное в её лице. Да мы все тут больные, решил он, у меня вон целый континент болен.

Пустыня. Африка. Он облизал сухие губы. Очень хотелось пить. Солнце стояло высоко. Раскалённый песок обжигал пятки. Обувь он потерял. Какая досада… Язык – шершавая подошва. Солнце стекает тонкой струйкой по ложбинке позвоночника… Он шёл первым вдоль гребня песчаного холма. За ним кто-то ещё тащился. Он не оглядывался. Тесно в груди, тесно в голове. Он чего-то ждёт. Он куда-то идёт. Далеко в стороне едва различимой точкой пронеслась машина. Наверное, из Парижа. Наверное, в Дакар. Мир понятий, мир функций, производных от понятий, мир людей, производных от приданных им функций. Стоп. Остановка. Совсем недолго. Снова в путь. Движение приносит результат. Видение на горизонте: пальмы, глинобитные стены, приятный ветерок от небольшого озера. Вода. Наконец он добрался до оазиса. Он попросил напиться. Его попросили закомпостировать абонемент. Он вздрогнул и очнулся. Важная операция. Напоминание о нелегальности положения и необходимости быть настороже. Ведь только определённое количество чётко пробитых на клочке бумаги дырочек твердо заверяло возможных контролёров, что пассажир оплатил проезд именно в этом авто-бусе, а не сделал этого вчера, год назад в другом автобусе, или не нашёл его на остановке.