Исчезнут, как птицы

Быть спокойнее. Идти быстрее. Избегать вредного влияния. Просто избегать. Вертеть по сторонам головой и довертеться: улица выхватывает из толпы и подводит к Гостеву персонажа, явно преуспевшего на её поприще, – позвольте, мол, вам представить начальника вашего, Шкловского Льва Александровича, хоть сегодня с утра вы уже виделись с ним и прекрасно знаете его, даже в таком виде вы не спутаете его ни с кем.

Почему-то становится неловко. Внезапно он заметил Шкловского, шедшего ему навстречу, – уличный ветерок хвалился галстуком, развевал полы расстёгнутого пиджака, а под ними выглядывал и нависал над брючным ремнём выпуклый живот на пуговицах, серый, в желтоватую полоску; заметил своего начальника, размахивающего букетом роз, целой охапкой, штук двадцать их было на скорый взгляд или двадцать одна, чтобы нечётное число их было или как выигрыш в очко, счастливым случаем. В общем, душа была нараспашку, навеселе. В самом деле, какая-то оторванность частей тела друг от друга, не распоясанность, правда, но что-то похожее на Свободную Республику Винных Паров, её явное присутствие. Пьяный матрос, подгулявший приказчик, мелкий хозяйчик… Хотя какой тут приказчик? Их нету уже давно, извели всех, очнулся Гостев.

Бредёт, пошатываясь, сбиваясь с шага, с наезженной колеи, словно «тпру-ру» про себя и тут же «но-о», совсем в другую сторону, как конь, запряжённый в повозку с грузом (рогожей прикрыт, не видать, что там), только груз этот где-то в нём самом, на плечах угнездился, себя он тащит вперёд, вздувая жилы на раскрасневшемся лбу, – седая прядь упала и пролегла по нему мокрой отметкой, конечно, жарко. Упарился.

Гостеву – всё впитывать до самой мелкой чёрточки. Но близко так, чтобы встретиться с ним дыханием и глазами (о сколько бы в них было… от кого к кому?.. вопросов, приказов, сожаления, недоумения и осуждения!), он не подошёл. Зачем? Уже виделись сегодня. Другое дело, что вид у его начальника теперь был такой, что он сам не хотел бы Гостева увидеть, если мог бы предположить себе такую незадачливую встречу. Выводы: человек вне работы – совсем другой человек, у него другая внешность, другое имя. Лев Александрович. Зачёркнуто и выброшено в корзину. Для кого-то он сейчас просто Лёва, – округло и надёжно, как тёплая ладонь. Или чуть кокетливое, добродушной запятой, словно взмах веера, – Лёвик. Где-то ждут его, разогревая застольные тосты. Он только идёт туда – не возвращается. Алых роз миллион распускается в парке Чаир… И эти капельки на их лепестках заметил-таки впечатлительный Гостев и решил: подъём чувств, свидание, женщина. Он спрятался за табачным киоском в ожидании, когда разудалый Лёва, имевший совсем недавно вполне оправданный обстановкой выдержанный глянец некоего плаката, на котором среди выдвинутых профилей рабочего и колхозника был и его, «думающего представителя технической интеллигенции», хотя и не без загадочных, попутных взглядов в сторону Гостева и чего-то ещё, смутного, до конца ему непонятного, – так вот, пока этот жизненно-плакатный Лёва-Лев обретёт устойчивый путь и затеряется в гвалте неряшливого уличного пейзажа, краски к которому выдавливались из тюбиков ногами многочисленных прохожих. Ещё несколько влажных секунд, горячих нетерпеливых мазков, крупная рябь перед глазами и последняя, почти случайная прорисовка деталей, наугад, полувидно, полунет полу пиджака, отвёрнутую ветром, слегка пузырящуюся спину Шкловского, седой снежок волос, рассыпавшийся над головой, руку, сжавшую факел, пламя, букет горячей признательности и щедрой любви – это уже напоследок, потому что невероятной силы людская волна, хлынувшая с противоположного берега (он свернул к светофору), накрыла его как раз на пешеходной зебре, а когда отхлынула она, унося с собой раздавленные, использованные тюбики, то обнажила дорогу, сразу же занятую нетерпеливым потоком машин.