Значит, не случайно Гекатей обратил особое внимание на мавзолей Рамзеса. Но он и не ограничился только описанием. Там и сям он включил в это описание намеки на современную ему реальность эпохи Птолемеев. Возьмем, например, то место, где он рассказывает об изображении повелителя, воюющего «в Бактрии». Здесь фараон — он никогда не сражался в Бактрии, и на барельефе изображена его победоносная битва при Кадеше, в Сирии, — как будто бы внезапно отождествляется с Птолемеями, претендовавшими на то, чтобы распространить свою власть до Инда и Бактрии, или даже с самим Александром. С последним предположением хорошо сочетаются слова жрецов о необычайной отваге и вместе с тем чрезмерной приверженности к бахвальству. Значащим является и различение между божествами египетскими и другими. В египетском Мавзолее XIII века до Рождества Христова такое различение было бы лишено смысла. Подобный синкретизм, обозначенный неким общим «божеством», второму повелитель преподносит драгоценные минералы, может быть скорее применен к новым греческим повелителям Египта. В некоторых случаях описание мавзолея, сделанное Гекатеем, позволяет дополнить сжатое топографическое описание александрийского Мусея, составленное Страбоном. Например, комнаты, расположенные вокруг большого круглого зала мавзолея, должны быть включены также и в план Мусея; это — жилые помещения для его «членов».
Невольно напоминающий инициацию путь к гробнице фараона, который Гекатею позволено было пройти, начался под звездным небом первого перистиля, продолжился сквозь тесный ряд образов и символов до двусмысленных слов фараона, высеченных под ногами колосса, и завершился предоставленным жрецами разъяснением их скрытого смысла, то есть местоположения саркофага. Описывая свое странствие, Гекатей, близкий друг Птолемея, возможно, намеревался раскрыть, или угадать, происхождение плана «запретного» города. Так и Аристею казалось, будто он раскрыл непреходящий смысл еврейских книг закона.
XV
Пожар
Таким образом, нельзя сказать, чтобы в плане александрийского Мусея, который набросал Страбон, чего-то не хватало. Шкафы (bibliothékai) были, очевидно, расположены, как и «священная библиотека» Рамзеса, вдоль крытой галереи, в нишах, которые там имелись.
Такой же вывод напрашивается из сопоставления с другим зданием, моделью которого мог быть только александрийский Мусей: с библиотекой Пергама — и там под «библиотекой» не подразумевался какой-то отдельный зал. И в самой Александрии, в «дочерней» библиотеке, расположенной в храме Сераписа, книжные полки располагались под портиками, на открытом доступе, как уточняет Афтоний, «для любителей чтения».
К тому же крытая галерея была не каким-нибудь закоулком, а обширным, защищенным от непогоды перистилем. В каждой нише помещались авторы определенного рода, о чем гласили соответствующие надписи, вроде тех, какими отмечались разделы «Каталога» Каллимаха. Со временем свитки помещали и в другие комнаты, которые пристраивались к двум основным зданиям Мусея.
Следовательно, пожар, который уничтожил бы все эти свитки, обратил бы в пепел и эти два здания. Но о такой катастрофе нет ни единого упоминания. Страбон посетил их, работал там и оставил их описание лет через двадцать после того, как Цезарь воевал в Александрии.
XVI
Диалог Иоанна Филопона с эмиром Амром ибн аль-Асом, который готовился сжечь библиотеку
«Я захватил великий город Запада, — писал Амр ибн аль-Ас халифу Омару после того, как водрузил знамя Магомета на стенах Александрии, — и мне нелегко перечислить все его богатства и красоты. Напомню только, что он насчитывает четыре тысячи дворцов, четыре тысячи общественных бань, четыре тысячи театров и мест развлечения, двенадцать тысяч фруктовых лавок и сорок тысяч данников-евреев. Мусульманам не терпится вкусить плоды победы».
Дело было в пятницу нового месяца Мухаррам двадцатого года Хиждры, или 22 декабря 640 года христианской эры. Император Ираклий I, с уже подорванным здоровьем, несколько лет назад вынужденный отбивать город у персов, предпринимал из Константинополя отчаянные вылазки, чтобы спасти метрополис. Согласно хронисту Феофану, он умер от водянки месяца через полтора, в феврале 641 года. Дважды византийские военачальники завладевали портом Александрии, и дважды Амр опрокидывал их в море. Несмотря на то что халиф не допускал и мысли о разрушении и разграблении города, Амр, выведенный из себя непрекращающимися вражескими атаками, сдержал обещание «сделать Александрию доступной со всех сторон словно жилище блудницы» и велел снести башни и значительную часть стен. Однако удержал своих людей от грабежа, к которому они стремились, и на том самом месте, где речами утихомирил их, воздвиг мечеть Милосердия.