Исчезнувшая сестра [litres]

Олег был единственный из моих знакомых, у кого было свое жилье, и после роковой ссоры с матерью я поехала к нему. Он был для меня «тосконос», как я с юным задором именовала людей, нагонявших на меня тоску. Я же ему, похоже, нравилась и могла рассчитывать, что он меня, ставшую бездомной, охотно приютит. И не ошиблась. Сначала мы с Олегом жили вместе как соседи, а потом срослись. Ну а поскольку мать Олега плохо переносила мое проживание в квартире ее сына, мы взяли и расписались. Когда же у него появилась другая, мы с ним развелись.

Под конец я сообщила, что у Олега сейчас трое детей, и уже хотела было перейти на свою грусть по поводу середины жизни, но не успела: мы снова дошли до моего дома, и Кир остановился. Он выглядел усталым, и тут я осознала, что он за весь наш второй квадрат не проронил ни слова.

– Прости, что заговорилась. Рта не дала тебе открыть.

– Все нормально. Я и хотел узнать твои новости. Да и твой рассказ был интересный, – сказал он со своей кривоватой улыбкой.

– А что твоя личная проблема? Ты ее решил? Давай добавим к нашим двум квадратам третий, и ты мне все расскажешь, хорошо?

– Прости, не получится.

С этими словами он достал из кармана коробочку, где была флешка.

– Здесь праздничный концерт для тебя. Я собрал его из своей любимой музыки. И, чмокнув меня в лоб, он ушел.

* * *

Вернувшись к себе, я вставила флешку Кира в своей лэптоп и слушала его концерт часов до трех. Там звучал Малер, которого он высоко ценил, и вместе с ним Шуберт, Лист, Рахманинов, Пярт, а между ними время от времени пел Леонард Коэн, которого Кир очень любил. Это был замечательный подарок. Но радоваться ему мешала неясность. Что сейчас происходило между Киром и мною, стало еще непонятнее. При этом я по-прежнему чувствовала, что не было ничего страшного. Уж во всяком случае, не настолько страшного, чтобы об этом беспокоиться.

15

Связано ли было одно с другим, не знаю, но сразу после моего дня рождения здоровье матери начало заметно слабеть. Она стала уставать все быстрее, а ее голова работала все хуже. Я не сразу поняла, что происходящие перемены необратимы. У нее становилось все меньше желаний, она все чаще равнодушно относилась к тому, что ее прежде радовало или злило. Это разливавшееся вширь безразличие стало настораживать меня больше всего остального. Я позвонила Аде Петровне, и она сама вызвалась посетить Ольгу Марковну на дому.

Когда Ада Петровна пришла к матери, а та ее не узнала, я поняла, что все серьезно. Уклончивые ответы нашего симпатичного психиатра на мои вопросы после осмотра Ольги Марковны только утвердили меня в этом выводе.

* * *

Я все собиралась позвонить Веронике Семшалиной и извиниться за дурацкое положение, в которое она попала из-за моей затеи с поздравлением Ольги Марковны, но так и не собралась. Вероника позвонила мне сама. Я услышала ее мягкий чистый голос, и откуда-то взялись силы, чтобы проговорить с ней чуть ли не целый час сразу же после моего дневного марафона. Мать спала, и такая возможность у меня была.

Мои извинения Веронике были не нужны.

– Я же понимаю, что твоей маме сейчас плохо.

Я объяснила ей в деликатных выражениях, что Ольга Марковна не первый раз реагировала неадекватно. И что это было из-за меня. Мать вбила себе в голову, что я купила звонок ее любимой актрисы, и обиделась на меня за это унижение.

– Я понимаю твою маму, – сказала Вероника. – Было задето ее чувство собственного достоинства.

Я также рассказала Веронике, что в тот же день произошло еще кое-что, что не дает мне покоя. Когда мы с матерью стояли у здания МГУ, она призналась мне, что хотела там учиться, но не смогла. Вместо нее там училась я, и она этому рада. Но в действительности все было не так. Я училась в инязе, так что сказала ей об этом. Моя поправка ее задела, и как-то так получилось, что с того момента она стала угасать. Теперь я думаю, что мне было лучше не влезать со своим инязом.

– А что она ответила, когда ты ее поправила? – спросила Вероника.

– Что это не важно.

– Так оно и было, я думаю.

– Но почему же у нее после моей поправки изменилось настроение и она захотела обратно домой? Пожаловалась, что вдруг устала. И эта ее усталость у нее с тех пор не проходит.

– Не думаю, что это из-за твоих слов. Не такие это сильные слова, чтобы влиять на здоровье. Не вини себя. Все наверняка серьезнее и глубже.

– Сегодня она не захотела есть. Не знаю, что с этим делать.

Вероника отреагировала не сразу.

– Не заставляй ее, – наконец произнесла она.

– Но как же не заставлять? У нее тогда вообще не будет сил.

Вероника опять сначала молчала, а потом ответила:

– Я представила себя на месте твоей мамы. Скажу тебе прямо, я бы не хотела, чтобы меня заставляли есть, когда я стану угасать… Я думаю, что, если близкий человек угасает, не надо чиркать спичками. Надо просто быть с ним рядом. А если в нем опять вспыхнет желание жить, тогда, конечно же, и хорошо кормить, и все остальное.

* * *