Исчезнувший аптекарь

На третьем этаже располагались три спальни и комната для шитья. Две спальни были набиты куклами и разными вычурными вещицами – комнаты дочерей Хью. Последняя – более тесная и скромная – вероятно, предназначалась для горничной. Я понятия не имел, что здесь могло бы представлять интерес для моего учителя.

На последнем этаже находились ещё две спальни. Одна из них, явно не девичья, была, однако, столь же хорошо обставлена, как и комнаты внизу; здесь стояла кровать с балдахином, покрытая аквамариновым бархатом. Вторая спальня явно принадлежала самому Хью.

Она была обставлена примерно так же, как и комната мастера Бенедикта. Простая кровать, тумбочка, заваленный бумагами письменный стол у окна. Даже мебель выглядела так, словно её сделал тот же плотник. И на полу так же возвышались стопки книг – хотя и не в таких количествах, как у мастера Бенедикта.

Простыни были скомканы. На полу, рядом с книгами, лежали остатки буханки хлеба. Я постучал по ней ногтем. Хлеб оказался твёрдым, как камень.

– Тут никого не было несколько дней, – вынес вердикт Том и оглядел бумаги на столе. – Мы должны всё это прочитать?

Неплохая идея для начала. Я сел за стол и принялся перебирать бумаги Хью. Том открыл шкаф и обыскал одежду, методично выворачивая карманы.

Среди записей было много рецептов, заметок и общих рассуждений о травах и разных смесях. В поисках «четвёртого у Хью» я просмотрел четвёртую страницу, пробежал глазами четвёртые строки на каждом листе, прочитал четвёртые слова. Ничего особенного. Вдобавок мне трудно было сосредоточиться. Острый угол кубика упирался мне в ногу. И, хотя приятно было иметь при себе пояс учителя, его швы начали натирать кожу. Он предназначался для ношения поверх одежды, а не на голое тело. Я развязал его и кинул на кровать.

После событий прошедшей ночи у Тома было столько же причин любить этот пояс, сколько и у меня.

– Это действительно нечто, – сказал он.

Том сел на пол, расставив ноги, словно ребёнок, и принялся один за другим вынимать из кармашков флаконы. Его желудок заурчал, как тигрёнок.

– Видимо, тут нет ничего съедобного, да? – спросил он с затаённой надеждой.

– Ну, вот это съедобно, – отозвался я, кивая на флакон в его руке. – В каком-то смысле. Это касторовое масло.

Том скривился.

– От него у меня понос.

– Так и должно быть. – Я отложил бумаги и уставился на страницу из счётной книги. – Или вот рядом с ним сироп таволги. От него еда тоже из тебя выйдет, но с другой стороны.

– Если ты пытаешься испортить мне аппетит, – сказал Том, – то тщетно.

Мне тоже хотелось есть. Я ушёл из дома слишком рано, не позавтракав, а теперь мы пропустили и обед. Я подумал, не заглянуть ли в кладовую Хью, но заставил себя остаться за столом, снова и снова перечитывая текст на листке. Я вдруг осознал, что мы до сих пор не поняли, для чего нужны некоторые части послания. Например, едва обратили внимание на слова «кон. от. меч» в конце второй строки. Мастер Бенедикт ничего не написал бы просто так. Наверняка это часть подсказки.

Вопрос в том, как это расшифровать? Точка может разделять слова. Или же это означает что-то другое. Сокращение, например. А может – и вовсе ничего. Просто отвлечение внимания, чтобы направить чужака по неверному пути. «Кончик от меча?» Конец меча? Остриё меча, может быть?.. «Тонок меч»? Тонкий меч? «Чем тонок»? Речь идёт о чём-то тонком? О чём?..

– А тут что? – с любопытством спросил Том.

Он вынул из учительского пояса очередной флакон. Жидкость внутри была жёлтой и прозрачной. В отличие от других бутылочек, на этой была сургучная печать с торчащими из неё кончиками шпагата.

– Купоросное масло, – сказал я.

– Вроде касторового? – Том потянул за верёвочку.

– Не трогай! – крикнул я.

Он замер.

– Это не едят. Купоросное масло может растворить железо.

Том заморгал.

– Правда?

– И человека тоже. Если ты его выпьешь, оно разъест тебе кишки.

Том отдёрнул пальцы от пробки. Но сказал:

– А можно его на чём-нибудь испытать?

– Если хочешь.

Я смотрел в окно, пытаясь думать. Дом Хью был на этаж выше, чем у его соседей, и отсюда, из спальни, открывался прекрасный вид на город. Можно было даже заглянуть в зелёный сад чьего-то особняка, расположенного через две улицы.

А на подоконнике сидел голубь.

– Что за… – начал я.

Том поднял взгляд.

– Это Бриджит, – изумлённо сказал я.

Голубка повертела головой и стукнула клювом в стекло.

– Она прилетела сюда за нами? – сказал Том. – Чем ты кормишь эту птицу?

Я отпер окно. Оно открывалось наружу, и рама начала сталкивать птицу с подоконника. Бриджит протестующе захлопала крыльями.

– Я не смогу открыть его, если ты не сдвинешься с места! – сказал я ей.

И замер.

Я схватил страницу счётой книги. Перечитал послание учителя. Сердце заколотилось.

У Хью 4-й под львами райские врата

– Что-то не так? – спросил Том.

– Я… кажется, я знаю, что такое «чётвертый у Хью».

– И что?

– Вот это, – сказал я. – Мы здесь стоим.

– Спальня Хью?

– На каком мы этаже?

Том посчитал.

– На четвёртом… – Он удивлённо посмотрел на меня. – Чётвертый у Хью. Но откуда ты знаешь, что это правильный ответ?

Я указал на окно.