Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1942–1943

Шмидт нехотя пожал плечами: «Тут не я решаю. Возможно, останутся оба в Мариенвердере, будут трудиться на каком-либо предприятии, а возможно, отправятся дальше, в другие города, для работы в шахтах, либо на железную дорогу. В Германии дел на всех найдется. Сейчас я должен отвезти их „нах арбайтзамт“».

– Что же получается? – сказала я. – Летом, когда работали как каторжные, были нужны. А теперь, когда с полей все убрано прочь со двора… Гоните, словно собак приблудных.

Миша поддержал меня:

– Что же ты, ту, май-то, не понимаешь?! Боятся, что они обеднеют, что объедят их!

Шмидт повысил голос:

– Приказ об отправке лишних остарбайтеров на биржу получили все бауеры, не я один. Ваше дело не обсуждать действия магистрата, а подчиняться! – Он смотрел на меня с угрюмой насмешкой: – Ты, я вижу, очень жалеешь эту бездельницу. Так я не возражаю – можешь заменить ее… Собирайся, время еще есть! – Он откровенно издевался надо мной. – А впрочем, для тебя еще не все потеряно – думаю, это не последний бефель[88]. Получим следующий приказ – вот ты и отправишься. И ты тоже! – Обернувшись, он раздраженно ткнул кнутовищем в сторону Мишки. – Развольничались тут! Слишком много рассуждать стали!

– Всё! Кончать разговоры! – Шмидт привычно перешел на «ор». – Берите свои вещи и – марш к повозке. Лось! А остальные отправляйтесь в поле! И чтоб сегодня все бураки на дальнем участке были убраны в бурты! Я вечером проверю. – У порога он обернулся. – Кстати… Сегодня среда. До конца недели у вас должно остаться лишнее продовольствие – лебенсмиттель. Учтите, что при следующей выдаче картофеля, муки, остальных продуктов я вычту эту разницу.

Жлоб поганый.

Мы все поочередно обнялись с Василием и Галей, наказали им обязательно сообщить о себе, прислать новые адреса. Семья Гельба в полном составе вышла из дверей своего дома. Гельбиха и Анхен, остановившись на крылечке, сочувственно покивали Василию и Гале, а заодно и нам, остающимся. А Гельб и Генрих, не обращая внимания на усевшегося уже в бричку Шмидта, один – спокойно, другой – не без вызова, крепко пожали Василию и Гале руки.

Проводив повозку взглядами, мы отправились в поле. Шли молча. Только Мишка невпопад, запоздало огрызнулся в адрес Шмидта: «Напугал, ту, май-то, аж коленки дрожат! – „Вы-чту раз-ни-цу!“ Да я этой картошки и брюквы больше в своих карманах натаскаю…»

А вечером Леонид понес Клаве записку от Василия и принес новое неприятное известие. От Бангера отправлен на биржу труда дядя Саша. Отвозил его Лешка Бовкун и сказал, что встретил в толпе «восточников», что собралась возле «арбайтзамта», много знакомых, в том числе Василия от Кристоффера, Петра и Ивана-Малого из «Шалмана» и даже Ваню СМЫК. (Вот уж не думала – не гадала, что этот дешевый холуй тоже окажется в числе «лишних». Как же «хызяин» и «хызяйка» решились расстаться с ним?)

Да. Вот и осиротела наша «разношерстная», но, в общем-то, довольно дружная «семья». В эти вечерние часы в доме царят непривычное уныние, пустота. Очень жаль Василия. Он хороший человек, хотя иногда – особенно в вопросах быта – может быть по-бабски капризным и занудливым. Но наверное, это можно извинить – ведь и у каждого из нас есть какие-то недостатки и изъяны характера, – как говорится, все мы люди, все человеки. Главное же достоинство Василия – это смелость и принципиальность, умение постоять за себя. Он никогда не заискивает и не лебезит ни перед Шмидтом, ни перед кем бы то ни было. Правда, в последние месяцы его авторитет в моих глазах несколько пошатнулся (из-за его связи с Клавдией – ведь оба женатики!), но в то же время я благодарна ему за то, что он, по-взрослому умный и знающий, всегда относился ко мне «на равных», а в некоторых, правда, давних, щекотливых конфликтах с «домашними», – безоговорочно поддерживал меня.

Очень жаль, конечно, и Галю. И потому, что ее, слишком робкую и безответную, действительно могут «зовси замордовати», если она попадет в такое проклятое место, как Брондау или Петерсхоф. А также и потому, что Галя оказалась хорошей подругой. Я смело делилась с нею всеми своими переживаниями, так как убедилась, что она умеет хранить чужую тайну и, не в пример хотя бы Вере, никому не разболтает. И Галя тоже всегда была откровенна со мной. Не далее как вчера, когда мы вдвоем с ней дробили в душевом закутке турнепс для скота, она, засмущавшись, призналась мне, что ей очень нравится Сашко от Клодта. В прошлое воскресенье, рассказывала Галя, они встретились в «Шалмане», и Сашко тоже дал ей понять о своем интересе к ней. Он пошел ее провожать и по дороге попытался обнять ее. Но, по словам Гали, она «злякалась[89]и не далась ему». Наверняка сегодня Галя плакала еще и о своей едва начавшейся, но уже порушенной любви.