Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1942–1943

Лешка, покраснев, стал сразу валить на Мишу – мол, это у него сыплются ногти с ног, свои же он буквально на днях остриг. Мишка, естественно, в ответ взъярился, «тумайкая» больше чем обычно, принялся уличать Леонида во вранье. Кончилось тем, что (по настоянию Миши) они стянули носки и выставили для всеобщего обозрения свои отнюдь не идеальные ступни. Оказалось, что оба не блещут аккуратностью, но «рекордсменом» все-таки стал Леонид. Ногти на пальцах его ног отличались прямо-таки гигантскими размерами, местами ороговели и даже загнулись. И как неопровержимая улика – на большом пальце левой ноги белел свежий слом.

Конечно, все это ерунда, мелочь, и не стоило бы о таком писать здесь, просто как-то пришлось к слову… И потом этот вчерашний эпизод с пьянкой, который тоже отнюдь не украшает Леонида и от которого и сегодня стоит кругом такой тошнотворный дух. Дело в том, что вчера Михаилу от Бангера исполнилось 38 лет. Естественно, праздновать свой день рождения он пришел к нам, при этом захватил с собой бутылку какой-то отравы – «технического» спирта, что будто бы дал ему швайцер. Пока ужинали вместе – как обычно, с поздравлениями, с пожеланиями всего доброго, – вроде бы все было в порядке. Но потом Михаил, а за ним и Лешка крепко поднапились. Отрава дала себя знать, и оба едва не отдали Богу души. Словом, начали со здравия, а кончили чуть ли не за упокой.

Вышло так, что я одна из всех наших, непьющих, коротала с ними вечер. Сима, как всегда, оказалась очень разумной – под шумок заранее ускользнула спать. Вскоре ее примеру последовал Мишка, а за ним и мама. Мне же показалось неловким оставлять именинника без должного внимания, и я, под пьяное, благодарное бормотанье Михаила: «Ты – человек!!», продолжала оставаться за столом. Пела вместе с ними песни (вернее, не пели они, а орали) и непрерывно злилась на себя, на свою идиотскую, никому не нужную здесь деликатность, страдала потихоньку оттого, что не могу в этот момент уединиться с тобой, моя тетрадь, в своей кладовке.

Кончилось тем, что Леонид, смачно рыгнув несколько раз, уснул, уронив голову на стол. А Михаил вдруг побледнел, уставившись на меня какими-то сумасшедшими, испуганными глазами, стал крениться со стула, заявил, что ему плохо, что он, наверное, «отдает концы». Я страшно переполошилась, поднатужившись, придвинула стул с «умирающим» ближе к стене (чтобы не упал). Потом ринулась в комнату, разбудила маму и Мишу. Бросив на пол какие-то тряпки, мы втроем уложили Михаила. Мама велела мне расстегнуть ему ворот и смачивать лоб и область сердца холодной водой. А Лешку, насилу растолкав, отвели на его кровать. И наверное, мы все-таки зря его потревожили, так как его тут же начало рвать. Ужас! Такого свинства что-то я и не припомню…

В общем, спать почти и не пришлось. В начале пятого тихонько постучал в окно Гельб – пора отправляться на скотный двор…

Вот такая произошла история. Правда, Михаил через пару часов кое-как очухался, несмотря на мамины уговоры остаться у нас до утра, пошатываясь, отправился к себе (позднее он, помятый, зеленый, приходил извиняться), а Лешка «отдавал концы» почти до рассвета (бедная мама, это она убирала за ним всю гадость). Зато за завтраком и сидел с такой пристыженной физиономией, и, наверное, от жуткого похмелья и вскинулся столь яростно на меня.

Ну ладно, хватит об этом.

Приходили сегодня днем Вера, Игорь и Иван-Великий из «Шалмана». Ждали газету, каких-то особых новостей. Я рассказала об утреннем сообщении Гельба, и, естественно, всех одолевало нетерпение узнать что-либо подробнее. Но увы, в газете о конференции ни слова, как всегда – «тайна, покрытая мраком». Игорь сказал, что пленным англичанам известно только то, что в Москве действительно собирались министры иностранных дел СССР, Англии и США, но о результатах встречи они тоже ничего не знают. Вероятно, полагают англичане, эта конференция является «прелюдией» для более высокой – самой высокой – встречи руководителей трех союзных держав. Такое же предположение высказал и подошедший позднее Павел Аристархович.

Вечером я, оставив на время свою писанину, пошла вместе с Леонидом и Мишей к Гельбу послушать радио. Но и там ничего нового. Даже никакого намека. Вместо этого передали «трогательный» эпизод, как в отбитом фрицами каком-то советском городишке население во главе с бургомистром (которого, к сожалению, не успели за несколько дней владения городом повесить красные) вышло встречать немецкие войска с «хлебом-солью» и как какая-то «дама, довольно интеллигентного вида» перекрестила идущего ей навстречу обер-лейтенанта и сердечно сказала ему: «Добро пожаловать».

Надо же, какая идиллия в отношениях между «освободителями» и «освобожденными»! Прямо рыдать хочется от умиления. Тьфу!

Самым, пожалуй, приятным в сегодняшней радиопередаче явился объявленный в заключение концерт старинной русской песни. Мягкий мужской голос пел, тревожа и волнуя, сердце:

      …Отчего, да почему
На глазах слезинки…
Это просто ничего —
По любви поминки…