Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1942–1943

– Пожалуйста, не повышайте голос и выпустите эту девушку, – спокойно сказал он. – Она здесь ни при чем. Это я пригласил ее и всех остальных выпить за мое здоровье по бокалу пива. У меня сегодня праздник – день рождения. Вон хозяин бара вам подтвердит… Так что с меня и спрос. С меня одного – понятно? Отпустите девушку – уберите ногу!

И неожиданно Квашник сдался. Он не только послушно отвел свой башмак, но и сам, пропуская меня, посторонился, плотнее прижался к дверной притолоке. Я, конечно, не стала ожидать джентльменского предложения от этого типа покинуть зал, а, благодарно кивнув Фреду, тут же выскочила наружу.

Вся наша компания уже была далеко. Догоняя Симу с Нинкой и Василия, радовалась в душе: как все же хорошо, что Фред не струсил, оказался столь находчивым. Иначе не избежать бы и мне позорного и долгого – аж до самого Маргаретенхофа – «кросса» перед велосипедом поганца Квашника.

Вечером, проводив Василия, я, Миша и Сима ходили к Гельбу слушать радио. Странно, что в сводках Киев даже не упоминается, но зато передали другую приятную новость: «…В Крыму высадился советский десант. Идут большие кровопролитные бои за Днепропетровск…» Непонятным явилось сообщение о том, что в последние дни «неспокойно в Финляндии». Что значит – «неспокойно»? То ли сами финны поднялись на борьбу и пытаются гнать прочь со своей земли «славных германских вояк», то ли наши советские войска вошли в Финляндию и этим доставили беспокойство Вермахту?

Правда, не далее как сегодня днем сыновья Степана Генка и Толька говорили что-то о том, будто слышали от «англиков», что русские продвинулись в Финляндии уже на триста километров. Но никто из нас не придал их словам значения, посчитал обычной мальчишеской болтовней. А вдруг все это так и есть?

Передали также по радио, что в Италии продолжаются бои за Рим. Значит, англо-американцы тоже не бездействуют. Однако медленно. Так медленно…

Остаток праздничного вечера посвятила чтению «Истории государства Российского». Вроде бы все, что есть в книге, уже в какой-то мере знакомо, и все равно, читая ее, узнаешь многое заново, многое словно бы видишь со стороны, как бы из другого измерения. Сколько же тяжких, нечеловеческих испытаний выпало на твою долю, моя Россия, сколько кровавых, мрачных тайн сокрыто за пологом твоих столетий!

8 ноября Понедельник

Опять целый день забрасывали землей бурачные бурты, и опять я в своих мыслях была далеко-далеко – в «тридевятом царстве, в тридесятом государстве» – в моей милой, никогда не забываемой России. Снова нахлынули воспоминания, такие светлые, такие горько-волнующие. Как я благодарна своей безотказной слушательнице Симе, которая терпеливо внимает моим бесконечным рассказам о тех, с кем надолго ли, мимолетно ли сводила меня жизнь.

Отчетливо и зримо, словно это было вчера, вспомнились последние предоккупационные недели, когда деревню заполнили отозванные на краткосрочный отдых, усталые, с серыми обветренными лицами, сквозь пропыленные бойцы. В нашем доме тоже остановились несколько человек. Мама топила для них баню, варила в русской печке наваристые щи и рассыпчатую картошку, ставила на стол большую сковороду с шипящими шкварками, кринки с молоком и простоквашей, миски с принесенными из погреба солеными, терпко пахнувшими укропом и чесноком огурцами и сочной, пересыпанной оранжевыми морковными звездочками, квашеной капустой.

Разомлевшие от парной бани, оттаявшие сердцами солдаты, по-домашнему, в нательных рубахах, располагались за столом и под грозный аккомпанемент дальнего военного грома вели неспешные беседы о семьях, о детях, о предстоящей уборке урожая и о том, как трудно придется на брошенных землях женщинам без их мужских рук. Потом разговор неизменно переключался на фронтовые дела. С горечью говорили они, как стыдно им, солдатам, отступать и какими виноватыми считают они себя перед жителями оставляемых врагу поселений, какая неразбериха творится подчас на передовой и как трудно им, почти безоружным, противостоять вооруженным до зубов фашистским армадам. «У немцев автоматы, – говорил один, – а тут – нечем воевать: зачастую одна винтовка на десятерых»… «Как-то прибыл состав с оружием, – вспоминал другой, – а когда раскрыли вагоны, в них оказались… валенки и шапки». «Наверное, высокое начальство полагает, что, как в пословице, фрицев можно шапками закидать», – мрачно шутил третий.

Мы с Нюрой прямо-таки изнывали от желания хоть чем-то помочь этим людям. Однажды подсмотрели, как несколько бойцов развесили для просушки на солнцепеке возле нашего двора выстиранное ими на речных мостках белье. И решились. С замирающими сердцами сняли с веревки полупросохшие, пахнущие мылом и речной тиной рубахи и кальсоны, закрывшись в комнате, торопливо тщательно прогладили все духовыми утюгами. После чего сложили аккуратно каждую вещь и в таком сложенном виде снова прикрепили защипками к веревке.