Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1942–1943

И вот эта новоявленная «Клеопатра», эта «жрица любви», оказывается, скоро выходит здесь замуж! Фотографию своего очень серьезного и очень добропорядочного (с ее слов) жениха Томочка показала тоже: с виду вполне нормальный парень, даже симпатичный – светлые глаза под темными бровями, темные гладкие волосы, на подбородке ямочка. Со своим будущим мужем Тома познакомилась с месяц назад, и он сразу же без памяти влюбился в нее. «Свадьба – дело уже решенное, – сказала Томочка. – Все будет „как у людей“ – с венчанием в церкви в Данциге».

Господи, ну куда же, куда смотрят эти «серьезные, добропорядочные» женихи! Слепнут и глохнут они, что ли, как кроты или как глухари, от своей «беспамятной» любви?

В субботу утром Томочка и не подумала утруждать себя ранним вставанием. Она беспечно отмахнулась от наших попыток поднять ее и, пока мы собирались на работу, продолжала сладко посапывать на диване, укрывшись до бровей Симиным пледом. Пока Шмидт самолично не примчался к нам и самолично же, со страшным «ором» и угрозами, не выпроводил ее, встрепанную, едва успевшую кое-как одеться, вместе с баулом, с зеленой шляпкой и с коллекцией фотографий «женихов» на станцию. Вот так, внезапно, как и появилась, исчезла из нашей жизни любвеобильная Томочка. Навсегда ли?

Ну, что еще? Вчера Вера, несмотря на свое обещание, так и не пришла больше к нам: или ее не отпустила хозяйка, или она прямым ходом, минуя наш дом, проследовала к Степану. (Утром она звала меня туда, но я, сохраняя данный самой себе «обет», отказалась.)

Воскресенье пролетело незаметно. С обеда испортилась погода, небо обложили тучи, пошел дождь (кстати, он лил и сегодня). Непогода, видимо, удержала дома тетю Таню из Почкау (на днях мама получила от нее записку о том, что в ближайшее воскресенье она намерена навестить нас). Из посторонних были только Игорь и сыновья Степана. Однако ничего нового они на этот раз не сообщили. До чего же потешные мальчишки, эти Генка и Толька! Они мне очень напоминают двух озорных прохиндеев-братьев, о которых читала в какой-то детской книжке. Явились, нацепив на тонкие мальчишеские, с обгрызанными грязными ногтями пальцы массивные золотые кольца и перстни. На строгий мамин вопрос – где взяли? – пояснили, что нашли эти драгоценности в сундучке у «бабци» (так они зовут свою бабку). Старший, Толька, картавя, оправдывался: «Сто зе им зря, этим кольцам, лезать-то в коробоцке?.. Вы, тетя Нюся, не беспокойтесь. Конесно, мы полозим их обратно. Вот вернемся домой – и полозим. Бабця и не заметит!»

Оба мальчишки уже довольно бойко болтают по-английски. Они подружились с Нинкой, относятся к ней покровительственно и несколько снисходительно и как истинные «джентльмены» каждый раз приносят ей какие-то «презенты». Вот и вчера притащили кулек сушеных абрикосов (наверняка выклянчили у пленных англичан), которые мы все вместе, сидя у теплого камина, тут же и съели.

К вечеру также пришли – не побоялись-таки дождя – Павел Аристархович с Юрой. Мы давно уже не видели их, а они – нас, обоюдно обрадовались. Во время поездки в Готенхафен Павлу Аристарховичу удалось раздобыть пачку натуральной чайной заварки и даже пару небольших коробок конфет, напоминающих по вкусу наши «подушечки». Поэтому мы пили чай комфортно, расположившись за столом с белой скатертью. Павел Аристархович поделился тем, что говорят «знающие люди» о киевской эпопее. Оказывается, там для гитлеровцев был уготован новый «котел», но они, крепко памятуя о Сталинграде, сумели-таки выскочить из него. После сдачи Киева боевой дух немецких вояк оказался сильно надломлен, и русские с ходу отбили еще несколько городов, в том числе и Житомир.

Довольно бестактно я спросила Павла Аристарховича, как относятся его знакомые – русские эмигранты – к тому, что в настоящее время советские войска взяли инициативу в свои руки и что фронт неумолимо, хотя и не так быстро, как бы нам хотелось, приближается к границам Рейха?

Павел Аристархович посмотрел на меня долгим, спокойным взглядом. В его глазах под припухшими, иссеченными, мелкими, старческими морщинами веками таились грусть и усталость.

– Так же, как и вы, – без тени рисовки ответил он, а помолчав, добавил нехотя: – Вероятно, отношение каждого живущего на чужбине русского человека к происходящим событиям соответствует уровню его душевных эмоций и нравственного потенциала.