Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945

Сейчас обо всем написала, но ставить последнюю точку еще рано. В голове масса вопросов, которые я и задаю себе. Зачем он, Джон, пришел опять? И зачем на его брошенные как бы вскользь на крыльце слова – «Не возражаешь, если я загляну к вам в субботу?» – я, правда, с запинкой, но ответила – «не возражаю»? Зачем опять все это?

И тут же – вопросами на вопросы – отвечаю себе: ну, почему он не может, не вправе прийти? Разве нельзя быть просто товарищами либо друзьями, а обязательно влюбляться, влюблять в себя? И разве нельзя иметь просто дружеские, приятельские отношения? Ведь дружили же мы, девчонки, в России – в школе с нашими мальчишками, а потом и с парнями, – и дружба эта была открытой, честной и чистой, без всякого даже намека на «любовь». Почему же нельзя дружить так и здесь?

Сейчас мне кажется, что я была не права в тот майский день, когда приняла «мудрое соломоново» решение – не иметь впредь с пленными англичанами никаких дел – не встречаться с ними, не вступать в разговоры, не дружить – словом, не замечать их, не обращать на них ровно никакого внимания. Конечно, я не права. Пусть мы чужие по взглядам на жизнь, по убеждениям – это все не важно. Ведь в настоящее время мы все здесь в одинаковом положении, и, естественно, от крепости дружбы русских и англичан на фронтах во многом зависит будущая жизнь каждого из нас. Пусть мы чужие по крови, по мировоззрению, зато мы родственны по духу. И они, пленные англичане, и мы, «остарбайтеры», одинаково ждем своих, мечтаем о нашей общей победе. Значит, дружба между нами должна быть и она не позорна…

АреВ, ты сейчас молчишь, а я, кажется, тебя в чем-то убеждаю?..

25 августа Пятница

Начали ранний обмолот ржи. Клодт велел мне встать на машину. Сказал, что на следующей неделе на станцию придет вагон для отправки нового урожая зерна Вермахту.

Вначале подавал снопы на машину Сашко, но вскоре ему на помощь пришел еще один немец-батрак. Вдвоем они буквально «загоняли» меня. К вечеру так «накрутила» руки, что было больно их поднять. Вдобавок наглоталась пыли, да и сама, казалось, насквозь пропылилась. Домой еле приплелась и сразу направилась на скотный двор, в свою «душевую». И – удивительное дело! – усталости после ледяной воды – как не бывало. Все-таки великое это средство для поднятия настроения и вообще для повышения жизненного тонуса – холодная вода! Словом, как в песне: «…без воды – и не туды, и не сюды».

Закрывая скрипучие ворота коровника, почти нос к носу столкнулась с подъехавшей к дому на велосипеде Линдой. Она уже поднялась на крыльцо, когда я окликнула ее.

– Линда, не могла бы ты одолжить мне на ненадолго свой велосипед? На час-полтора…

Этот вопрос и для меня был совершенно неожиданным, а для Линды – тем более. Она озадаченно обернулась.

– Тебе? А для чего? Куда ты надумала ехать на ночь глядя?

– Мне очень нужно повидать одну русскую женщину, что живет у молодой фрау Кристоффер, – соврала я. – Понимаешь, сегодня встретила одного парня оттуда, так он сказал, что у этой женщины имеются какие-то известия о моем доме… Мне на час-полтора, не больше.

– Ну… Возьми. – В голосе Линды слышалось сомнение. – А как же ты поедешь без пропуска?

– А я как раз хотела попросить тебя еще и об «аусвайсе». Я знаю, что господина Шмидта сейчас нет дома, а мне не хочется беспокоить старую фрау. Если можешь – напиши, пожалуйста, сама.

Уж не знаю, что случилось с нашей «хвостдейтч», но она не только разрешила мне воспользоваться своим велосипедом, который – я знаю это – страшно бережет, но и вынесла написанный своей рукой пропуск. Правда, предупредила меня, чтобы я слишком не гнала машину, так как при быстрой езде может соскочить цепь. Это у нее уже случалось.

И вот я качу по пустынной, залитой закатным, розовым светом, гладкой, как холст, дороге и радуюсь тому, что моя задумка так удачно осуществляется. Дело в том, что с минувшего воскресенья меня не оставляет назойливая мысль – непременно повидать Роже. Сообщить ему о Париже (хотя он, конечно, знает уже обо всем), поздравить его, порадоваться вместе с ним его радостью. Ведь он, Роже, постоянно сообщает нам обо всех важных событиях на Восточном фронте и в России вообще. Почему же мне не сделать то же?

Но чем ближе подъезжаю я к белеющей среди начавшей желтеть листвы усадьбе молодой фрау Кристоффер, тем мое радостное настроение меркнет все быстрей и быстрей. Пока наконец не померкло совсем. Куда и зачем я еду? Как эти французы отнесутся к моему порыву? Ведь, кроме Роже, я там никого не знаю. К тому же я даже не имею понятия, где расположен их лагерь. Придется у кого-то узнавать, спрашивать – а у кого? Не лучше ли повернуть обратно? Вот сейчас разгонюсь что есть мочи, цепь соскочит, и тогда уж точно надо будет возвращаться. Но цепь не соскакивала, а мои ноги продолжали крутить педали.