Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945

В тот день она встретилась с Федором, но встреча была очень короткой и только оставила по себе удручающее впечатление. Авиатор уже ждал ее возле отверстия в стене (по словам Веры – это совсем небольшая трещина, через которую только можно разглядеть глаза да нос), но поговорить почти не пришлось. Кто-то из немцев увидел его и отогнал от ограды. А в адрес Веры невидимым охранником было заявлено вперемежку с грязными ругательствами на трех языках – немецком, польском и русском, – чтобы она немедленно убиралась от территории лагеря вон, иначе сейчас там спустят овчарок. Они успели только сказать друг другу совсем немногое – главным образом о себе. Федор родом из Белоруссии, из Минска. До войны успел окончить летное училище, воевал с первого дня. В плен попал четыре месяца назад, в конце марта его самолет подбили и самому прострелили ногу.

– Знаешь, Верушка, я не предупредила его, что у меня другой адрес. Просто не успела, – сказала Вера, – а Федя крикнул, что постарается написать еще, так что ты…

– Все поняла, – успокоила я ее. – Читать его послание к тебе не буду. И сразу постараюсь доставить по назначению.

Вера сказала, что вчера видела тетю Таню из Почкау. У нее сильно болят ноги, прийти к нам она пока не сможет и просит, чтобы кто-то из нас навестил ее. Сын Сашка иногда приезжает к ней, а вот о Женьке по-прежнему – ни слуху ни духу. Как в воду канул. Мама с Симой засобирались в следующее воскресенье к тете Тане, – может быть, и я выберусь с ними (если, конечно, Шмидт даст «аусвайсы» на всех троих).

Я пошла проводить Веру, и по дороге встретили Галю (от Клееманна). Она была у Люси и решила заглянуть к нам. Вернулись вместе. Дома я дала ей почитать письмо от Роберта. Прочитав, она в раздумье вернула его мне, уставилась на меня с удивлением и интересом.

– Верка, а ведь этот ирландец по-настоящему любит тебя. Понимаешь – влюблен по-настоящему! Ты, конечно, напишешь ему после войны? Как он просит.

Я покачала головой: «Нет, Галя. Не думаю. Во всяком случае, сейчас так не думаю. Знаешь, у него впереди – своя жизнь, а у меня – моя, другая. Ведь мы с ним совсем, совсем разные люди».

В глазах Гали мелькнуло сожаление, которое вскоре сменилось одобрением: «Ну и правильно… Подумаешь – Ирландия! У тебя другое призвание – поэзия. И он, Роберт, если ты не окажешься бездельницей, еще услышит о тебе. Хотя и терять такую любовь, конечно, тоже жаль. Но, как говорится, „за двумя зайцами погонишься…“».

Галя осталась с нами ужинать. Аромат из кухни в комнату струился в этот миг прямо-таки сногсшибательный – на плите в большой сковороде аппетитно шкворчала и брызгалась растопленным маргарином роскошная яичница-глазунья, что появилась сегодня в нашем доме стараниями Нинки. Пожалуй, об этих ее стараниях следует рассказать здесь.

После обеда Линда увидела пробегающую по двору Нинку и велела подойти и помочь ей – подняться по подставной лестнице в верхний отсек амбара и сбросить оттуда вниз несколько порожних мешков, которые были развешаны на жердях и которые зачем-то срочно понадобились Шмидту.

Нинка выполнила, что от нее требовалось, но замешкалась вернуться вниз. Линда, подобрав в охапку мешки и задрав голову вверх, крикнула нетерпеливо ей: «Ну, чего ты там копаешься? Давай спускайся, да смотри, осторожней, не сломай себе башку», – после чего, покачивая бедрами, неторопливо направилась к дому.

– Счас! Иду! – отозвалась Нинка, но сама и не подумала двинуться с места. Дело в том, что она вдруг увидела в углу под крышей, в примятой соломе, большое куриное гнездо с великолепными белыми, крупными яйцами. Ну, уж кто-кто, а наша Нинка не смогла упустить такую возможность. (Может быть, она вспомнила принесенные мною в прошлом году яйца.) Подумав, быстро выдернула из висящей на жерди мочалы длинные, жесткие нити, крепко перевязала ими на обеих ногах свои трикотажные, залатанные, но еще достаточно крепкие панталоны. После чего спокойно и деловито переложила в них все шестнадцать яиц, одно за другим. Спустившись вниз, примериваясь, осторожно крутанулась на пятке. Подол платья казался необыкновенно пышным, но – ничего, решила Нинка, особых подозрений это вроде бы не вызывает.

Она постаралась незаметно прошмыгнуть мимо панского крыльца, направилась к своему дому, а тут, как на грех, навстречу ей недавний неприятель – Ханс. Дело в том, что только сегодня до обеда Нинка снова за что-то подралась с Хансом и опять чисто случайно, как она объяснила Симе, расквасила ему слегка нос. Тогда она успела удрать от него и крепко захлопнуть перед ним дверь, а Ханс еще долго стоял под окном и, хлюпая и сморкаясь, выкрикивал по-немецки и по-русски в адрес Нинки разные обидные слова, грозил наподдать этой противной девчонке как следует. Вот пусть только она выйдет!