Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945

В стороне от въезда в усадьбу, на крылечке небольшого кирпичного дома сидел парень в белой цивильной рубашке с зачесанными назад влажными, темными волосами. Он хрупал яблоком и гладил вальяжно растянувшуюся перед ним бело-рыжую собаку. Француз? Или поляк? А может, итальянец? Но, кто бы это ни был, все равно придется заговорить: «Скажите, пожалуйста, где находится лагерь французских военнопленных?»

Собака рывком подняла голову, коротко, угрожающе зарычала. Парень поспешно придержал ее за ошейник, ответил тоже на немецком: «Вы как раз находитесь возле лагеря французских военнопленных. – Он с веселым интересом разглядывал меня и мой «ОСТ». – Позвольте узнать, что или кто интересует русскую фрейляйн?»

В этот момент на крыльцо вышел еще один француз, и я сразу узнала его – когда-то он вместе с Роже и еще одним пленным помогали нам вывозить удобрение от станции.

– Здравствуйте, Ральф. Вы меня, наверное, не помните. Когда-то мы с вами встречались в усадьбе Адольфа Шмидта… Не могли бы вы мне сказать, где я могу увидеть Роже?

А Роже уже стоял позади вместе с другими высыпавшими из дома пленными, с удивлением и с недоверием смотрел на меня. В его ярко-голубых глазах вспыхнула радость, он легко спрыгнул с крыльца, стиснул мою руку.

– Вера! Какая неожиданность… А я гляжу и не верю. Что-нибудь случилось?

– Нет… Во всяком случае, ничего плохого… Да, случилось! Роже, я приехала, чтобы… Париж, Роже! Он снова свободен! Я поздравляю тебя! Товарищи, камераден, я поздравляю всех вас! Париж свободен!

Я сразу поняла, как хорошо сделала, что приехала сюда, к этим славным ребятам. Французы окружили меня, жали мне руки, улыбались и говорили, говорили… Да, Париж снова свободен, но они-то знают, что это вовсе не заслуга англичан и американцев. Если бы не русские – задыхаться бы Франции еще невесть сколько под фашистским игом. Да что там Франция… Проклятые боши задушили бы всю Европу, а затем и весь мир. Только русские, только советские ребята смогли переломить хребет ненавистному фашизму. Они, французы, искренне восхищаются мужеством, смелостью и отвагой этих замечательных парней… Пусть русские знают – французский народ умеет быть благодарным. Предатели – виши, всякие там Петены и Лавали, выгораживая себя, несомненно, постараются в дальнейшем принизить роль Советского Союза в этой грандиозной войне, но простые люди Франции никогда не забудут тех жертв, что принесла и продолжает приносить Россия за освобождение Европы. Никогда! Русский и французский народы отныне и навсегда самые верные друзья. Разве это не так, фрейляйн, – Руссланд унд Франкерай – дружба, фрейндшафт!

Появился откуда-то вахман – щуплый, немолодой уже немец с черной повязкой на одном глазу, с неудовольствием прислушался: «Что здесь происходит? Почему в лагере для военнопленных посторонние? Откуда взялась эта русская девчонка?»

Роже обернулся к нему: «У нас – полный порядок, и ты можешь спокойно отправляться к себе. Эта русская девушка – не посторонняя. Она – наш большой друг».

Вахман и в самом деле вскоре скрылся, а французы принялись радушно приглашать меня в дом. Я не должна их стесняться, ведь мы – друзья, верно? «Бургундского» либо «Шампанского», к сожалению, нет, так хотя бы выпьем вместе чаю… Ну, пожалуйста, фрейляйн…

Посидеть вместе с радушными французами за одним столом, за чашкой чая, конечно, представлялось мне соблазнительным, но все же я, вежливо поблагодарив, отказалась. Уже стало смеркаться, да и Линда наверняка заждалась свой велосипед.

Провожали меня до шоссе всей большой компанией. Карманы моей кофты топырились от яблок, что насовали гостеприимные французы. Снова жали руки, снова говорили слова благодарности и признательности в адрес русских, снова восхваляли Россию, уверяли, что уже недолго осталось нам ждать и что, может быть, еще одно последнее усилие… Словом, все было прекрасно, все было расчудесно, и жизнь казалась безоблачной и удивительной.

В сгустившихся сумерках велосипед летел по пустынной дороге, как стрела, а я от избытка чувств во все горло распевала вроде бы совсем уж неприемлемое среди немецкой рутины и благолепия:

Наверх вы, товарищи! Все по местам!
Последний парад наступа-а-ает.
Врагу не сдается наш гордый «Варяг»,
Пощады никто не жела-а-ает.

Линда уже ждала меня. Вышла сразу, едва я звякнула возле крыльца звонком.

– Ну как? – спросила, перехватив за руль велосипед, который я с благодарностью подкатила к ней.

– Что… как?

– Как, спрашиваю, с известием о твоем доме? Узнала что-нибудь? Ты говорила…