Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945

– А-а… Все вы… – Я почувствовала, как мои пальцы постепенно ослабли в его руке, а потом и он сам оказался уже где-то на расстоянии. – Вы все. Значит… Ну ладно! – С шепота Джон перешел на обычный приглушенный разговор. – Посмотри, теперь я уже могу идти. Путь свободен.

В самом деле – сноп света на дорожке погас, дверь в доме Гельба оказалась плотно закрытой, и Анхен со своей подружкой тоже куда-то исчезли… Непонятно. Как же я ничего этого не заметила?

Джон ушел, неслышно растворился в темноте. А я еще постояла в смятении чувств и в одиночестве на крыльце, затем направилась прямым ходом в кухню, где, пользуясь отсутствием посторонних лиц (все устали и рано улеглись спать), написала со всеми подробностями о событиях минувшего дня. Но и от этого душевное смятение не исчезло, а наоборот, словно бы усилилось… Ох и дура же я! Причем – набитая! Вот уж вправду говорится: «Язык мой – враг мой».

5 октября Четверг

Два дня назад Гельб вместе с вызванной Шмидтом из Мариенвердера акушеркой, отвезли Эрну в город, в родильный дом, а у нас – неожиданное прибавление семейства. Правда, временное. Перебрались от Гельба Ханс с Паулем. Получилось все довольно неожиданно и не без участия вечной интриганки Нинки.

Вчера пришли с работы – Нинка с Хансом и Паулем встречают нас на крыльце. Все трое какие-то загадочно-притихшие, подозрительно покладистые. «Опять, наверное, бесились в комнате, устроили мне кавардак, – сердито подумала я, вспомнив, как буквально несколько дней назад мы с Симой, вернувшись вечером домой, почти час потратили на то, чтобы отскоблить залитый чернилами пол: эта троица опрокинула будто бы нечаянно мою чернильницу. – Ну, я им сейчас задам!»

Однако и в комнате, и в кухне был идеальный порядок. А пол в коридоре даже оказался вымыт, аккуратно расправленная мокрая тряпка лежала в виде половичка у порога. Но что-то они все-таки натворили, потому что в глазах всех троих… Черт-те что творилось в их глазах!

– А ну, давайте выкладывайте! – сказала я грозно. – Что еще стряслось?

– Ханс с Паулем будут жить у нас! – вдруг решительно выпалила Нинка и покраснела от волнения. – Временно. Пока их мать там рожает.

– Вот еще! Как бы не так, – произнесла растерянно Сима, до крайности шокированная этим Нинкиным «рожает».

Нас, всех остальных, тоже вконец сразила подобная Нинкина бесцеремонность. Взглянув мельком на понуро стоявших позади Нинки Ханса и Пауля, я увидела в их глазах смешанный с надеждой страх и покорное ожидание.

– А они-то хоть знают, что ты так распоряжаешься ими? – сурово спросила Сима. – Ведь живут же они сейчас у Гельба. Что скажут на это фрау Гельб и Анхен?

– Им там не нравится – скучно и не с кем играть, – не отступая, нетерпеливо выкрикнула Нинка. – Они хотят к нам. – Она стремительно обернулась к мальчишкам: – А ну, быстро говорите, чего вы хотите. Загт ир шнелль, вас ир байде вольт!

– Вир вюрден герн бай ейх вонен![31] – торопливо сказал Ханс и, стрельнув в Нинку глазами, смачно шмыгнув носом, опустил голову. И Пауль, слегка подвывая от страха и нетерпения, повторил вслед за братом: «…герн бай ейх…»

Пряча улыбку, я посмотрела на маму. Она все поняла, в ее глазах прыгали искорки смеха. Леонид тоже едва удерживался, чтобы не расхохотаться, и лишь Сима оставалась серьезной и непреклонной: «Ну-с, а где они станут спать? – продолжила она строгий допрос. – Я, например, не уступлю им свое место. Юзеф – тоже. Думаю, что и бабушка Нюра, и Вера, и Леонид не захотят спать на полу. Где же?»

– Они будут спать на Мишиной кровати – ведь она свободна, – выпалила Нинка. – Вдвоем вполне поместятся там.

– Ну уж не-е-ет! – Вступив в разговор, решительно протянула мама. – Сима, не разрешай! Знаю я этих мальчишек! Развозятся, разбалуются там… Еще не хватало, чтобы ночью посыпались с верхотуры, как горох.

– Они не посыпятся! – упрямо выкрикнула Нинка. – Пауль ляжет к стене, а Ханс – он большой – с краю. Они уже и лазать туда научились. Уже примерились. – Она снова обернулась к Хансу. – Ханс, давай!

И Ханс моментально, не успели мы и глазом моргнуть, вскарабкался на двухэтажную Мишину кровать и сел там, скрестив ноги, лукаво улыбаясь и блестя глазами. И Пауль тоже попытался было вслед за братом – подпрыгнув, ухватился за опору, но второпях не справился, трогательно болтая в воздухе полукружьями коротких ножек, провис круглой, как яблоко, попкой. Леониду пришлось, встав со стула, подтолкнуть его слегка под зад раскрытой ладонью.

Мальчишки, вытянувшись на кровати, – Ханс – впереди, с краю, а Пауль – позади, – приподняв головы, смотрели на нас, сверху вниз, с тревогой и надеждой.

– Ну… Ну, я не знаю. – Начала было нерешительно Сима, но Леонид вдруг, щелкнув шутливо Ханса и Пауля по их высунувшимся носам, сказал благодушно: «Ладно. Я переберусь наверх, а пацаны пусть располагаются внизу. Здесь безопасней, а если и свалится кто из них ночью – так недалеко падать. – Он обернулся к встрепенувшимся мальчишкам. – Но смотрите, немчура, если будете хихикать, баловаться и не давать мне спать – я тотчас разгоню вас по разным углам.