Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945

– Спа… Спасибо. – От такой его «простоты» (будто и не произошло между нами ничего особенного и будто это не я убегала от него в слезах) я совсем растерялась, сразу не нашлась, что ответить, молча, с пылающим лицом приняла из его рук лопату, которая и впрямь оказалась и легкой, и удобной.

Принесенный нами собранный за неделю провиант (Верка опять отличилась – умудрилась прихватить из хозяйских закромов, помимо сигарет, хлеба, маргарина и сахара, еще и шмат сала), вахман не тот – рыжий, что был в прошлый раз, а другой – с искусственном глазом, тощий и длинный, как жердь, – велел отдать все (чтобы не было обид) старшему по лагерю – коренастому усатому дядечке, в короткой, словно бы обгрызенной шинели, чтобы тот позднее, во время перерыва, разделил по справедливости между всеми. Тут еще стали подходить женщины, приносили, кто что мог, складывали в общий пакет.

Пока мы занимались там упаковкой, пленные стояли чуть поодаль, негромко переговаривались о чем-то. Димка действительно – украдкой я разглядела его – действительно похож то ли на цыгана, то ли на бессараба – белозубый, с шапкой иссиня-черных, слегка волнистых волос. На смуглом лице резким контрастом выделяются светлые серо-голубые глаза.

К сожалению, до начала работы нам не удалось поговорить с пленными. Из подъехавшей машины вылезли два прежних цивильных типа, и вахман тотчас приказал всем построиться и проследовать на отведенное им место (русские пленные работали примерно на расстоянии 20–25 метров от нас). Но зато в течение дня нам посчастливилось дважды видеться и говорить с ними.

Как только начался первый перерыв, мы четверо, не мешкая, подошли к вахману и, предложив ему пачку позаимствованных Верой из хозяйского шкапа сигарет, попросили дать нам возможность пообщаться с русскими пленными. Как ни странно, вахман сигареты не взял, а показал рукой в сторону выглядывающих из траншеи красноармейцев: «Благодарю. Отдайте лучше им». А когда мы, обрадованные, торопливо побежали туда, окликнул насмешливо вслед: «Эй, вы! Не очень-то увлекайтесь. Даю на свидание десять минут – не больше. Цейн минутен, унд нихт мер!..»

А во второй – в последний перерыв уже не мы, а они трое – Димка, Анатолий и Владимир – с разрешения вахмана спрыгнули к нам в окоп. Разговор в обоих случаях был торопливо-сумбурным – говорили о прежней жизни, о том, где жили до войны, где учились, о чем мечтали. Потом ребята рассказали коротко о себе – где воевали, кто, когда и как попал в плен.

Димка был моряком, проходил срочную службу на Балтийском флоте. Там же встретил и войну. Когда началась эвакуация наших судов с окруженного неприятелем полуострова Гангут, корабль, на котором он находился, подорвался на немецкой мине. Многие моряки погибли, а Димка чудом спасся, но зато оказался в фашистском плену. Через полгода, весной 42-го, бежал вместе с другом из лагеря, и им посчастливилось даже добраться до своих. Их послали воевать в пехоту, где Димка, верный флоту, так и не решился сменить свой черный морской бушлат на серую шинель. Его лагерный друг вскоре погиб, а он сам в конце февраля этого года в боях под Новгородом был ранен в ногу и оглушен взрывом снаряда, в результате опять оказался в плену. Едва оправился от контузии и от ранения, снова бежал из фашистского лагерного госпиталя. Он почти уже дошел до линии фронта, когда возле небольшой полусожженной деревни чуть не напоролся на немецкую засаду. Скрываясь, заскочил в первый же уцелевший дом, где жили две старухи с молодой, очень красивой девицей – беженкой из Ленинграда. Девица эта отнеслась к Димке весьма участливо, велела старухам, в случае если явятся в дом немцы, сказать, что он – их сбежавший с фронта от «красных» сын. Она намекнула Димке, что связана с местными партизанами, и он решил довериться ей – рассказал все о себе, и не только рассказал, а еще и попросил у нее совета – как лучше, не привлекая внимания немцев, выбраться ему из деревни. Девица обещала содействия, вызвалась сама, как только стемнеет, указать ему безопасный путь. Вскоре она вышла будто бы к колодцу за водой, а буквально через несколько минут в дом ворвалась свора немцев. Они тут же ринулись в подполье, где Димка спокойно сидел в ожидании темноты, выволокли его наружу, принялись избивать плетьми, потом забрали в комендатуру. Так он снова оказался в лагере.

– Но может быть, немцы случайно зашли в тот дом, случайно решили заглянуть в подполье, а девчонка та вовсе ни при чем, – высказала свое предположение Галя. – Ведь они, фрицы, где бы ни появились – тотчас принимаются грабить – первым долгом лезут в погреба, в клети, в подполья.

– Да? Говоришь – не виновата? – Светлые глаза Димки мрачно сверкнули. – Когда меня избивали, она, эта гадюка, стояла тут же, молча лыбилась. А когда я сумел изловчиться и плюнул в ее сытую, размалеванную харю, – подняла визг, принялась верещать, что господин комендант не одобрит того, что со мною здесь так цацкаются и что меня следует пристрелить без промедления, как бешеного пса…