Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945

Анатолий и Владимир попали в плен в боях под Львовом. Анатолий, не дождавшись призыва в армию (до войны он успел окончить десять классов), пошел добровольцем в Ленинградское народное ополчение, на первых порах воевал в нем. При защите Петергофа почти все ополченцы погибли, многие из них оказались под развалинами Английского дворца, и лишь нескольким молодым бойцам удалось, после долгих мытарств и скитаний по занятой врагом территории, догнать отступающие советские части. Все эти годы судьба была благосклонна к Анатолию, он не получил ни одной царапины, и только нынешней весной в бою при освобождении Львова был ранен сразу дважды – в ногу и в лицо. К счастью, оба осколочных ранения оказались легкими (даже кости не были задеты), однако Анатолий потерял много крови и, когда немецкие санитары подобрали его, находился в полубессознательном состоянии. Сейчас от его ранений остались незначительная хромота да небольшой сине-багровый рубец на левой скуле.

А вот третьего нашего знакомца – Владимира, в прошлом танкиста, – война отметила, пожалуй, больше всех. Он дважды горел вместе со своим танком, особенно сильные ожоги получил летом прошлого года в сражении под Курском. Но тогда его подобрали свои, он долго лечился в госпиталях, вышел оттуда с множественными шрамами, однако по-прежнему полный сил и желания драться с фрицами.

Второй же раз его машина была подбита под Львовом. При этом Володя получил сильную контузию и, находясь в беспамятстве, наверное, сгорел бы дотла вместе со своим танком, если бы его не вытащил из охваченного огнем люка машины верный боевой друг Ренат, таджик по национальности. Рената тут же, едва они оба свалились на землю, сразила немецкая пуля, а спасенный им Владимир остался жить, но оказался в плену. У него лицо и в особенности кисти рук обезображены множественными следами давних и свежих ожогов – заскорузло-бурыми и неестественно-розовыми рубцовыми пятнами, которых Володя, чувствуется, очень стесняется и поэтому старается прятать изуродованные пальцы.

Мне не терпелось узнать от Анатолия, кого из стрельнинских ребят он знает и нет ли у нас с ним общих знакомых? И еще – быть может, ему известна чья-то сегодняшняя судьба?

К обоюдному нашему разочарованию, общих близких знакомых у нас не оказалось. Правда, мелькнули в разговоре несколько фамилий и имен мальчишек, о которых я когда-то слышала. Но я этих ребят почти не знала, училась с ними не только в разных классах, но и в разных школах. Но все равно так приятно было услышать знакомые имена, так приятно было повторять названия знакомых улиц.

Естественно, разговор коснулся и самого главного. Димка уверенно сказал: скоро, очень скоро наши будут здесь. Буквально через считаные дни, а возможно, даже через считаные часы, начнется последнее, грандиозное наступление – последний, похожий на несокрушимую огненную лавину рывок, в результате которого немцы окажутся окончательно разбитыми.

Вера спросила, задала самый тревожащий нас, четверых, вопрос: «Ребята, а как вы думаете – что будет с нами? Неужели таких, как мы, на Родине действительно считают изменниками и нас ждут в итоге либо тюрьма, либо расстрел? Ведь об этом без конца трубит немецкое радио, этим постоянно стращают нас наши нынешние хозяева».

Я заметила, как они трое непонятно переглянулись, затем Димка, помедлив, сказал: «Что касается вас, „остарбайтеров“, вряд ли к вам будут применены какие-то карательные меры. Ведь в том, что мирное население оказалось на оккупированной немцами территории, в первую очередь виноваты те, кто допустил это. А вот что касается нас, пленных, – тут дело обстоит несколько иначе – мы официально объявлены на Родине предателями. Это уже точно. Немцы, конечно, не замедлили воспользоваться этим – усиленно развернули агитацию в лагерях для советских военнопленных – немедленно вступать в так называемую Русскую освободительную армию. Так что для нас, можно сказать, куда ни кинь – везде клин: или подыхать в лагерях с голодухи, или получить пулю в лоб от своих».

– Ну и… – Вера запнулась.

– Ну и – ничего. – Димка сердито покосился на нее. – Как и вы, ждем своих. Надеемся, что сразу не попадем под трибунал, а поначалу определят в штрафники. Ну а там, возможно, еще повоюем, так сказать, искупим вину своей кровью…

За разговорами оба перерыва промелькнули быстро. Расстались дружески. Димка не сразу отпустил мою руку, спросил, перейдя по-свойски на «ты»: «Ты на меня больше не сердишься, Красная Шапочка?»

– Нет. Не сержусь, – ответила я и добавила: – Между прочим, меня зовут Вера.

– Знаю. – Он засмеялся, блеснув белыми зубами. – Знаю… Но почему-то мне больше нравится звать тебя «Красная Шапочка». Ты и в самом деле в этом своем берете очень похожа на лесную девчонку из сказки.