Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945

Подобрав возле канавы увесистую палку, я поспешно бросилась за ним (вспомнила, что опять забыла запереть дверцу). Однако Сенька, ловко увертываясь от палки, сумел-таки настырно проскочить на грядки. Тогда я, рассвирепев от его неповиновения и от собственной оплошности, не раздумывая, вскочила верхом на спину борова, ухватилась руками за мягкие, теплые уши.

Что тут было! Обезумевшее от страха животное огласило пронзительным воплем всю округу, выскочив на дорогу, стремглав понеслось к дому. Не в силах соскочить с кабаньей спины, словно бы охваченная каким-то странным оцепенением, я с ужасом видела, как Сенька держал курс прямо на помои. Мгновенье, и одно из ведер взлетело от мощного удара пятачка вверх, а на маме и на ее собеседнице гроздьями, будто причудливые серьги, повисли лоснящиеся от сала макароны, с волос и с платьев стекали ошлепья каши, горохового супа, размокшего хлеба.

Сенька, не переставая истошно визжать, с ходу пронесся к воротам, а я, наконец-то шлепнувшись, как куль, на землю, тут же вскочила, спасаясь от справедливого маминого возмездия, прихрамывая, стремглав побежала прятаться на задворки. И все это происходило под громовой хохот собравшихся возле шлагбаума красноармейцев, под дружный смех девчонок и мальчишек, моих товарищей по лапте.

Господи, как же я потом стыдилась показываться на улице! Особенно стеснялась и избегала военных. Ведь уже была довольно большая девица, и кое-то из красноармейцев даже оказывал мне явные знаки внимания. Мне долго-долго казалось, что любой из них, завидя меня, невольно улыбается – вспоминает тот злосчастный вечер.

Ну а какие были у меня игры? В дошкольные годы девчоночьих – почти никаких. Я росла преимущественно в мальчишеском обществе – имела трех братьев, кроме того, в доме постоянно толклись их друзья и приятели. Естественно, что и жила я их интересами, часто была у них на побегушках, выполняла разные мелкие поручения. Помню, как не раз, дрожа от страха, стояла в душные, заполненные сверчковой трескотней августовские вечера «на шухере» у ограды соседского сада, напряженно следила, не вспыхнет ли свет в окнах темного дома, не проснется ли, почуяв что-то неладное, старая его хозяйка, которая обычно отправлялась на покой еще засветло, «с петухами».

В этом доме тихо доживала свой век одинокая старуха, по национальности немка, а по прозвищу Мельничиха. Когда-то ее муж был владельцем небольшой, стоявшей на нашей речке мельницы, что обслуживала все окрестные деревни. Мельницы этой мне не довелось видеть, она уже давно исчезла. Остались от нее лишь деревянный подводный щит с глубокой запрудой, с которого так хорошо было нырять в воду.

Так вот. Мои братцы в компании таких же сорванцов иногда совершали набеги в огород и в сад Мельничихи – трясли яблони и груши, таскали с грядок овощи. Мне же поручалось зорко следить за окнами и в случае опасности подать знак – квакнуть по-лягушачьи. Я очень старалась, и за это мне разрешалось принять участие в общей трапезе. Сидя после разбойного набега на берегу посеребренной лунным светом речки, сочно хрупали едва ополоснутыми в воде морковью и репой, хрустели кислющими, недозрелыми яблоками и терпкими, твердыми, словно камни, совсем еще невкусными грушами. А ведь все это в изобилии росло и в своих садах и огородах. Но видно, так уж устроен человек, что все запретное, чужое кажется ему и заманчивей, и слаще.

От своих же братьев я научилась свистеть, стреляла из рогатки, а особенно полюбила рыбачить, в свободные часы часто просиживала на речке с удочкой. Я слушала их разговоры (иногда меня милостиво допускали до этого), вникала в их занятия, читала их книги. Помню, как втайне от Кости (он у нас самый заядлый книгочей) прочла совсем еще зеленой девчонкой роман Эмиля Золя «Жерминаль». Многое, наверное, не поняла, но сцена, где сумасшедший старик-шахтер сжимает корявыми пальцами нежную, трепетную шейку юной красавицы Сесили, еще долго-долго мерещилась мне по ночам.

– Твои братья, конечно, очень любят тебя, – сказал Джонни, явно не желая заканчивать наши, вернее, мои воспоминания. – Знаешь, я иногда силюсь представить тебя в твоей привычной обстановке. Мне кажется, что в вашем доме всегда было много тепла и музыки. Мне почему-то видятся твои братья с гитарами либо с аккордеонами в руках. – (Вот уж, подумалось мне, поистине «попал пальцем в небо»: моему старшему брату Мише, как говорится, «слон на ухо наступил». Не блещет также музыкальными способностями и Ваня.)

– Да нет. Не совсем так, – желая быть объективной, ответила я. – Правда, в нашем доме были музыкальные инструменты, но только – струнные – гитара, мандолина, домрушка, балалайка. А играл на них один лишь Костя – мой средний брат. Ну и еще я пыталась иногда что-то смузицировать. Миша – старший брат – был весь занят техникой, считался первым трактористом в нашем районе. А младший брат Ваня все дни работал с лошадьми.