Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945

– Никого. Пока никого. Позднее, наверное, соберутся те, кто и всегда бывает. Степан уже вернулся с окопов, теперь он с Генкой на скотном дворе. Дома лишь одна старая матушка. Кстати, у нее чайник горячий на плите.

Вот это, последнее, подействовало на Веру, пожалуй, больше всего, и она, обернувшись, подмигнула нам: «А что, девчонки? Пошли…»

В доме Степана было тепло, чисто. «Бабця», сидя в одиночестве за столом, раскладывала пасьянс. Мы, скинув в коридоре свои окопные одежки, тотчас подсели к ней: «Анастасия Ивановна, погадайте нам…» Но Джон решительно отстранил карты: «Нет, нет. Сначала – чай, а все ваши гаданья – потом».

Внезапно он заметил под стулом натекшую от моих клемп лужицу, огорченно воскликнул: «Ты промочила ноги! Это в такой-то холод!»

– Немножко. – Мне было ужасно стыдно своих разношенных вдрызг деревянных опорок, и я старалась спрятать их как можно дальше под стул.

– Немножко! – Джон занудливо разворчался. – Хочешь заработать ангину или еще какую гадость? Минутку… Я сейчас.

Он выскочил за дверь и вернулся минут через пять-семь, держа в руках какой-то пакет. В нем оказались теплые, шерстяные носки и пушистый клетчатый шарф. «Ну-ка, снимай скорей свои башмаки – мы их поставим сейчас сушиться к теплой плите – и надевай вот это. – Он протянул мне носки. – Давай, давай. Тебе надо обязательно прогреть ноги. Вот так… А теперь укутай шею шарфом и выпей горячего чаю. Сейчас я организую».

С этими словами Джонни накинул мне шарф на плечи и, расправляя его концы, словно бы ненароком, притянул на какое-то мгновенье к себе. И такая в этот момент нежность светилась в его синих глазах… А мне же в смятении подумалось: «Ах, Джон, Джон, зачем ты все больше и больше привязываешь меня к себе? И не только этим шарфом, а и своей бесконечной добротой, своей исключительной порядочностью и открытостью».

За чаем, который тут же организовал неугомонный «вариса» (опять сбегал к себе, принес немного печенья, каких-то самодельных конфет), поговорили немного о текущих делах, о новостях. Мы рассказали «бабце» о русских пленных, о том, что они тоже считают, что вот-вот начнется решительное наступление наших войск. Джон сообщил очередную новость, увы, неутешительную. В Арденнах немцы внезапно предприняли мощное наступление и уже порядком оттеснили англо-американцев. И главное, продолжают наступать! Что же это, а? «Обрадовались первым успехам, – сказал бы Лешка, – пошли по ресторанам шастать». Ну а вообще-то, грустно это, и обидно за союзников. Конец проклятой войны не приближается, а снова оттягивается.

Через некоторое время Вера с Галей засобирались по домам (Нина ушла еще раньше), а я поддалась на уговоры Джона и «бабци», осталась еще «на немножко». Тем более была веская причина – еще не высохли мои клемпы.

Когда прерванное уходом девчонок чаепитие возобновилось, Джонни рассказал о своем «бегстве» от нас в прошлое воскресенье… Он едва успел протиснуться под кровать, когда гестаповские ищейки ворвались вслед за Яном в кладовку. Сейчас ему даже кажется, что один ботинок торчал из-под торца кровати наружу, но он боялся пошевелить ногой, чтобы шорохом не привлечь внимание сыщиков. Это просто счастье, что было темно, говорил Джон, и просто небывалая удача, что Янек последовал за ним и что он вообще в этот вечер оказался тоже у нас.

Джон слышал разговор, что я затеяла с гестаповцами, слышал через стенку, как шел обыск в комнате, и даже слышал раздраженные крики немцев, упустивших Яна. Он уже выбрался из-под кровати и только хотел открыть дверь в кухню, как вдруг раздался повторный стук, послышались уже знакомые немецкие голоса. Тут Джонни разумно рассудил, что не стоит искушать судьбу дважды, и, открыв осторожно окно кладовки, выскочил наружу…

Внезапно он без всякого перехода спросил: «Можно мне задать тебе один вопрос?»

– Ну… Пожалуйста.

– Я понял – вы рассказывали старой матушке, что встречаетесь на окопах с русскими пленными. Кто они – хорошие ребята?

– Да, Джонни. Очень. – И я рассказала ему о Димке, Толе и Володе, о том, где они служили, когда и при каких обстоятельствах попали в плен, а также о наших коротких встречах и разговорах.

– Тебе нравится Димка. Пожалуй, ты даже влюблена в него, – сказал вдруг, краснея, Джон.

От его слов у меня тоже жарко загорелись щеки. Он что – ясновидящий? Откуда такая прозорливость? Мне Димка действительно нравится. Мои глаза всегда в первую очередь отыскивают среди серых шинелей его черный бушлат. Но при чем тут любовь?

– Нет, Джонни. Я и видела-то его всего несколько раз, да и то по пять-десять минут. Толком даже ничего и не поговорили. Разве можно полюбить вот так – сразу…

– Можно! – ответил, покраснев еще больше, Джон и повторил убежденно: – Знаешь, можно…