Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945

На второй день, в понедельник, с утра прибежал Толька с запиской от Джона, в которой он с тревогой спрашивал – все ли у нас в порядке? Я коротко ответила: мол, да, к счастью, пока все «о’кей», но попросила его не приходить пока к нам, пообещала, что постараюсь сама быть в воскресенье у Степана.

Оказывается, Джон выпрыгнул в окно, когда гестаповцы пожаловали во второй раз. А в первый раз он сидел, вернее, лежал, распластавшись, под кроватью Юзефа. Просто удивительно, как он втиснулся туда, да еще в такой спешке! Ведь эта самодельная двухъярусная кровать так низко расположена от пола! Представляю, сколько пылищи он оттуда выволок. Вдобавок ободрал часть пуговиц… Позднее Нинка ради интереса, чтобы убедиться, как Джонни там разместился, попыталась повторить его действия. Вылезла из-под кровати вся взлохмаченная, красная, вытащила в кулаке три блестящие серо-зеленые армейские английские пуговицы… В общем, как это и кем сказано? «…И прекрасный донжуан влез со страха под диван».

Но, честно говоря, это сейчас мне смешно, а тогда, в особенности в те мгновения, когда «стервятники» ринулись вслед за Джоном и Янеком в кладовку, – о, тогда мне было не до смеха. Ведь если бы они нашли Джона, нам обоим не миновать концлагеря. Это точно.

Сейчас, чем больше я размышляю, тем все больше убеждаюсь, что протянувшаяся в тот вечер цепочка событий далеко не случайна и что тут опять вмешалась и помогла нам какая-то сверхъестественная сила. Ну разве же это не счастье, что в кладовке именно в воскресенье перегорела лампочка, а Юзеф не успел заменить ее. Разве это не удача, что Джон в тот раз не оставил свою шинель в коридоре на вешалке, как это делал всегда, а прошел, не раздеваясь, в комнату, а я, уже позднее, почти машинально, по какому-то непонятному наитию взяла ее с дивана и отнесла в кладовку, где положила в дальний угол, на ящики с картошкой. И разве же это не везение, что в тот вечер у нас был еще и Ян и что при появлении немцев он не остался на виду, а тоже бросился вслед за Джоном в кладовку. Ведь, если бы Янек не спрятался, а остался на своем месте (собственно, для него этот инцидент особой опасности не представлял, мы уже знаем, что немцы сквозь пальцы смотрят сейчас на встречи поляков и «остарбайтеров»), – если бы он не спрятался, гестаповские стервятники наверняка решили бы проверить еще и кладовку и, конечно, нашли бы, просто не смогли бы не найти там Джонни. (Представляю, с каким злорадством они вцепились бы в него!) А так… При обнаружении в темном помещении одного нарушителя – Яна – им и в голову не пришло, что там же может скрываться еще и второй нарушитель, – да еще кто – английский военнопленный! А как известно, в глазах нацистов, тем более в глазах гестаповцев, даже безобидные контакты русских и англичан – как же, вражеские союзники! – расцениваются как преступления против Вермахта, а нарушители немедленно караются заточением в концлагерь.

Ну разве это не Провидение спасло нас?! Слава тебе, Господи.

18 декабря Понедельник

Вот и еще одно воскресенье – «форбай» – прошло, пролетело, «словно с белых яблонь дым». Погода с утра была самая что ни на есть декабрьская: стекла на окнах почти наполовину затянулись диковинными, мохнатыми морозными кружевами, сквозь узорные просветы которых видно, как в предрассветной мгле кружатся под порывами холодного ветра над дорогой, над забором мутные снежные вихри. И вот в такую-то, совсем «неяблоневую» метель нас опять погнали на окопы. Проезжавший в восьмом часу мимо нашего дома Шмидт, в теплой шубе, в меховой шапке и в бурках, не заметив полоски света в окнах, остановил свой мотоцикл, нетерпеливо забарабанил сначала в дверь, затем в раму.

– Где все? Почему в доме темно? – спросил он открывшего ему сонного Леонида и, не дожидаясь от него ответа, шагнул в комнату.

– Что это значит? – заорал он, щелкнув включателем и увидев, что все еще лежат в своих кроватях. – Вы, что, не знаете, что должны отправиться на окопы?! Наглость какая! Сейчас же собирайтесь, пока сюда не пришла полиция! Лербасы, фаули…

– Позвольте… Но нам же не нужно сегодня ни на какие окопы, – с возмущением, не делая попытки вылезти из-под одеяла, возразила я. – Вы же сами сказали – с ними покончено. Ведь уже в прошлое воскресенье никуда не ходили.

– Покончено?.. Когда я сказал? Покончено с первой траншеей, а сегодня вы отправитесь в другое место. В воскресенье же вам специально дали отдохнуть. Давайте, быстрей собирайтесь! – снова повысил голос Шмидт. – Чтобы ровно в восемь были уже на обычном месте!

– У нас Сима заболела – всю ночь кашляла, – сказала я. – Можно ей остаться дома?

– Никаких болезней! – отрубил Шмидт. – Моду взяли – то одна, то другая! За несколько часов ничего с нею не случится. Наоборот, только польза будет: поработает как следует лопатой, разогреется – быстрей поправится.

Ну не гад ли, а?