Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945

Мы подхватили, и уже вскоре пели все вокруг. Звонко подпевала Надежда. Басовито тянул пан Тадеуш. Англичане оставили на время карты, столпились рядом. Подошли, встали в круг венгры, чехи, французы. Какой-то солидный бельгиец принялся подыгрывать мелодию на губной гармошке, а один из «восточников» стал мастерски отбивать ритм извлеченной из кармана алюминиевой ложкой по расставленным вдоль края помоста банкам и кружкам… Словом, здорово получилось. Всем понравилось. А поэтому, разохотившись, так же дружно исполнили еще несколько песен – и английских, и французских, и итальянских! А завершился этот стихийно вспыхнувший «концерт» опять-таки нашим русским песенным «Гимном». Кто-то, по-моему, из чехов или из венгров начал:

…Кипучая, могучая,
Никем непобедимая…

– Стоп! – остановила Надя. – Давайте сначала. – И первая завела:

…Утро красит нежным светом
Стены древнего Кремля…

И так вдруг странно, так неправдоподобно зазвучали в этом гнусном, душном клозете чистые, прекрасные слова о красном московском утре, с бегущим за ворот холодком. О дневных шумных городских улицах и детском смехе. О залитых светом реклам ночных усталых площадях.

…Кипучая, могучая,
Никем непобедимая,
Москва моя, страна моя,
Ты – самая любимая…

Как удивительно сплачивает людей хорошая песня! Еще долго никто не расходится. Ведутся какие-то разговоры. Все добры и внимательны друг к другу. Даже надменные «прынцы» оттаяли в своей холодности, приоткрылись обыкновенной человеческой сутью. Проходя мимо, один из «прынцев» неожиданно остановился и молча всыпал в мои и Надины ладони горсть каких-то мелких, кисло-сладких сушеных плодов.

Ай да песня! Ай да наша любимая, признанная сейчас всеми честными людьми планеты Москва-победительница!

Однако продолжу свое повествование… Сколько разных лиц, а за каждым лицом – сколько разных, непохожих судеб повстречалось нам на пути! Запомнилась одна девчонка – сероглазая, круглолицая, с перекинутой через плечо пушистой косой. Она шла совершенно налегке – с одной гитарой в руках. Эту гитару с голубым бантом на грифе девчонка держала так, будто только что отыграла на ней нечто залихватское или, наоборот, собралась играть. Я заметила ее любопытный взгляд, брошенный на нас.

– Минутку! Обождите… Вы куда? – Девчонка круто развернулась, пошла за нами. – Ведь вы русские, правда? – (Мы с мамой предусмотрительно содрали с себя «ОСТы».) – Куда вы?

– На кудыкину гору… – Мама недовольно, не останавливаясь, покосилась на девчонку. – Чего ты кричишь? Не догадываешься, куда эта дорога ведет?

Я постаралась перевести разговор: «Почему ты с гитарой? Думаешь, самое подходящее время?..»

– Эту гитару мне подарили англичане. Английские пленные. И я никогда не расстанусь с ней. Никогда! – с непонятным вызовом произнесла круглолицая. – Если бы вы знали, какие это замечательные люди… Они помогали нам, «остарбайтерам», всем, чем только могли… Значит… – Она снова вернулась к изначальному разговору. – Значит, вы решили обратно? Вот так – открыто? Ну, знаете, вы рискуете… Послушайте, – девчонка встрепенулась, – возьмите меня с собой. Я часто отстаю, хозяин долго не хватится меня. Возьмите…

– Нет! – сказала мама сурово. – Ты слишком заметная со своей гитарой. Вон на нас уже отовсюду смотрят… Пожалуйста, иди с Богом. Или ищи себе другую компанию. А с нас хватит, мы уже побывали в одной переделке.

Девчонка с сожалением отстала. Оглянувшись, я увидела, как она остановилась в раздумье на обочине, потом бросилась догонять свою, ушедшую далеко вперед подводу.

К вечеру людское шествие постепенно рассеялось. Навстречу нам попадались лишь отдельные повозки. А к ночи дорога и вовсе опустела, – по-видимому, поток первых – дальних беженцев иссяк, а жители ближних поселений еще не получили приказа об эвакуации.

Подкрепившись на ходу сухарями, мы шагали в полном одиночестве по мокрой от нудного дождя дороге. По обеим сторонам ее тянулся черный, молчаливый лес. Было немножко жутковато от обступившей вокруг темноты. Во всем теле чувствовалась усталость. Однако я не ощущала в своей душе раскаяния, так как сквозь черную пелену ночи ярким маяком светилась там – на Востоке – конечная наша цель.

Было уже, наверное, около десяти часов, когда позади нас послышался рокот мотора. Рядом остановился крытый брезентом грузовик. Хлопнула дверца кабины, и перед нами возникла во мраке фигура немецкого офицера (в темноте я не разобрала его звания). Он осветил нас карманным фонариком.

– Куда держите путь?

Порядком струхнув, я принялась беспорядочно излагать свою привычную версию: «Лошадь… Телега… Родственники…»

Офицер нетерпеливо прервал меня: «Одним словом, вам до Берента? Садитесь. Подвезем. – Он обернулся в сторону кузова. – Франц, помоги».