Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945

Наконец уже в темноте добрались до города. Еще минут сорок тащились по каким-то узким улицам и переулкам, затем остановились возле большого с колоннами здания. Двери открылись, мы гуськом поднялись по узкой, металлической, грязной и гулкой лестнице на самый верх – на чердак. Здесь долго ждали, пока невзрачный тип в солдатской шинели принес связку ключей. Дужка замка наконец отскочила, массивная, металлическая дверь со скрипом отворилась. В лицо пахнуло удушающей вонью, смрадом. Мы очутились в нашей теперешней темнице. Прощай, кратковременная свобода…

13 февраля Вторник 4 часа пополудни

Пока еще брезжит свет в оконцах, напишу о событиях дня. Сегодня с утра была на так называемых «городских работах». «Пахан» выполнил обещание – включил меня в список «работоспособных». Всего отобрали 12 человек. Надежда тоже оказалась в числе «штадтарбайтеров», и мы с ней в компании с двумя польскими парнями – Ежи и Ральфом – отправились под конвоем хромоногого полицая в какой-то продовольственный склад, расположенный на окраине города, где нас заставили грузить в машину и развозить по магазинам коробки с разными продуктами. Как позднее выяснилось, нашей четверке повезло больше всех, потому что остальным узникам выпало либо чистить общественные туалеты и помойки, либо убирать городские улицы и вывозить мусор.

Только выйдя на свежий воздух, я поняла, до какой же степени истощена и обессилена. Сразу закружилась голова, в глазах замелькали на фоне глухой черноты какие-то огненные точки, и я, наверное, тут же грохнулась бы на асфальт, если бы не поддержал идущий позади Ежи.

– Держись, паненка. Соберись с силами, – шепнул он мне. – А то ведь этот колченогий тип может запросто шлепнуть тебя. Заведет куда-нибудь за угол и – вот так! – Ежи выразительно щелкнул языком. – Потерпи. Может быть, нас где-нибудь покормят.

Мы гуськом брели под дулом автомата по улицам, а встречные прохожие провожали нас удивленными взглядами, брезгливо шарахались в сторону. Видок у каждого, конечно, был отнюдь не для городского рандеву; кроме того, наша одежда, волосы, руки, видимо, настолько пропитались клозетной вонью, что вокруг нас словно бы образовалось некое «ароматическое» облачко.

Конечно же, нас никто и не собирался чем-либо кормить. Пришлось самим заботиться о себе. В одном из магазинов мы разгрузили штук двадцать коробок с кровяной колбасой, и там же я, впервые в жизни, совершила, по примеру Надьки, настоящую кражу – украла целый колбасный круг (то, что мы брали иногда у Шмидта в Грозз-Кребсе, не воспринималось нами как воровство: просто считали, что действуем по принципу: «если от многого берут немножко – это не кража, а дележка»). А тут…

Служащая магазина, белобрысая немка, что принимала от нас товар, отлучилась по зову Ежи и Ральфа на минуту к машине (что-то у них там не сходился счет коробок), а я, войдя в этот момент в кладовую с очередным грузом в руках, с удивлением увидела вдруг, как Надежда торопливо сует трясущимися руками за пазуху целую круглую колбасину.

– А ты что вылупила зенки? – ощетинилась она на меня. – Возьми тоже – если не для себя, то хотя бы для матери. Ведь помрет с голодухи. Думаешь, они тут считают?

И я, подстегнутая этими словами, – ведь и в самом деле мама в последнее время ужасно плохо выглядит, того и гляди свалится, – после мучительного секундного колебания совершила эту кражу, – с неприятным, острым холодком в сердце схватила из раскрытой коробки такими же трясущимися, как у Надьки, руками первый попавшийся колбасный круг, торопливо, – за дверью уже слышались шаги немки-кладовщицы, – сунула его за пазуху. Благо за период тюремного заключения стала тощая, как доска. А потом до конца работы обмирала от страха (увы, угрызениями совести не терзалась), что кто-то из служащих магазина заметит пропажу и вздумает обыскать нас. Но слава Богу, и на этот раз пронесло.

Вернулись в свою «темницу» (Господи, каким же постылым, безрадостным было это возвращение!), а тут – новость. Днем приходили полицаи, забрали неизвестно куда нескольких бельгийцев и французов – в основном тех, кто особенно увлекался разговорами о политике. Неужели за это? За разговоры? Мало того что забрали – так предварительно еще и избили резиновыми дубинками… Каким же сволочным подонком надо быть, чтобы, выслуживаясь перед нацистами, втайне предавать своих же сокамерников! Ах, каким же гнусным мерзавцем надо быть! А ведь он или она есть, они ходят среди нас, возможно, сами подстрекают к опасным, откровенным разговорам… Сознаюсь, мне страшно сейчас. Ведь «пахану» и некоторым другим известно о моих дневниках. Вдруг завтра выкрикнут от двери и мою фамилию, произнесут зловещие слова: «На выход. И без вещей!»