Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945

В нашем театре суматоха тоже была огромная. Невесть откуда в зале появились какие-то орущие типы, принялись всех сгонять в подвал. В дверях – толкотня, давка, женский визг, отчаянный детский рев. Наша команда «штадарбайтеров» спустилась в убежище последней. Перешагивая через узлы и корзины (наиболее предприимчивые беженцы захватили с собой кое-какие пожитки), через ноги сидящих, пробрались к одному из ближних отсеков. Снаружи, из-за массивных каменных стен, глухо доносился надсадный вой падающих бомб, бетонный пол то и дело сотрясался под ногами от мощных разрывов.

Наверное, за последние годы я успела отвыкнуть от бомбежек и взрывов снарядов. Было страшно – да. Но одновременно сердце до краев захлестнули радость, восторг, восхищение. Появилось восхитительное чувство упоения (иного слова не подобрать) от сладостного ощущения близкой уже свободы. Мне казалось, что сейчас меня не может убить ни бомба, ни пуля, ни снаряд с той, с нашей стороны, потому что это было бы так несправедливо, так в высшей степени несправедливо! Мне хотелось петь, хотелось крикнуть что-нибудь исключительно дерзкое, да так, чтобы мой голос услышали те, кто сидит сейчас в черноте ночи за штурвалами серебристых машин с красными звездочками на крыльях, и чтобы они поняли, как мы ждем их, как радуемся даже этой разрушительной силе, что исходит от них.

– Руфа, ведь это наши! – крикнула я сквозь грохот сидящей рядом Руфине. – Понимаешь – наши!

Она посмотрела на меня блестящими глазами: «Наши… Конечно же наши!»

– Давай споем, Руфка! – Не дожидаясь ответа, я поднялась во весь рост и громко, стараясь перекрыть своим голосом доносящийся снаружи вой и царящий вокруг испуганный гвалт, запела, дирижируя в такт руками:

Может, счастье где-то рядом,
Может быть, искать не надо,
Может быть, идет за нами…

– Ты что? Прекрати сейчас же! Сядь, сумасшедшая! – Мама с Катей, округлив глаза, изо всех сил тянули меня вниз за полы пальто, но мне уже было не до них и не до всех этих бледно-зеленых лиц, что с испугом, ненавистью и осуждением смотрели на меня.

…Может, темными ночами
Будет нам казаться…

Но тут ужасный грохот снаружи оборвал песню. С низкого потолка густым меловым снегопадом посыпалась штукатурка. Электричество, мигнув, погасло, уступив место кромешной тьме. Потоком воздуха сорвало с петель одну из массивных наружных дверей, и она, рельефно выделяясь на фоне горящего напротив дома, тяжело провисла в проходе, грозя вот-вот окончательно рухнуть. Мгновенно людская масса с единым вздохом ужаса отхлынула дальше от входа, вглубь помещения, затем с новой силой раздался детский плач, женский визг, молитвы и причитания. Это была последняя сброшенная ночью бомба. Она разорвалась совсем недалеко от театра, разрушив до основания соседний дом. Что ж, счастье-то действительно было с нами.

Да. Сегодня судьба пощадила нас, но что будет завтра, послезавтра, тогда, когда фронт надвинется вплотную? И все же надежда хотя и слабая, но есть. Вчера вечером Катя гадала нам с Руфиной и Надеждой на картах и предсказала, что мы все трое останемся живы. Лично мне выпало, что, несмотря на большую тревогу, смятение и растерянность, что камнем лежат у меня сейчас на сердце, я благополучно переживу уже близкие тяжелые времена и что в недалеком будущем мне предстоит дорога в собственный дом и даже свидание с бубновым королем… Смешно, но, признаться честно, я обрадовалась. Свой дом, да еще бубновый король в придачу – что может быть лучше?

1 марта Четверг

Нового почти нет ничего, за исключением того, что теперь я приобрела новую специальность – являюсь как бы младшим подметалой на нашей кухне. Иными словами, выполняю прежние обязанности мамы, которая вследствие внезапной болезни одной из немок-поварих неожиданно для себя и для всех нас поднялась на ранг выше – стала сама поварихой и теперь является в какой-то мере как бы моим непосредственным начальником. Увы, крутиться и здесь, даже при начальнице-маме, приходится не меньше, чем в богадельне, так как поток беженцев не только не уменьшается, а, наоборот, постоянно увеличивается. Теперь кухня работает круглосуточно. День и ночь сварливо бурлит в огромных котлах, то и дело брызгаясь горячими плевками и упорно стремясь выплеснуться на пол, ненавистная каша-размазня. Для сна едва удается выкраивать по два-три часа. А о том, чтобы взять в руки тетрадь, – и вообще нет речи.

Но сейчас выпало несколько свободных минут, и я постараюсь, хотя бы очень коротко, описать события последних дней. В понедельник наш приют действительно прекратил свое существование. Ко всему прочему, часть здания оказалась значительно повреждена при бомбежке, и, как считает швестер Хени, это только Божье провидение спасло несчастных стариков от гибели, так как их успели вывезти буквально за несколько часов до налета.