Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945

Несмотря на все уговоры, я не смогла дать Ани никакого конкретного ответа, обещала ей подумать, посоветоваться со всеми остальными. Но, как я и предполагала, никого, кроме, кажется, Надежды, не заинтересовало предложение швестер Ани, никто и не захотел менять наш прежний план. Дело в том… (Сказать или промолчать, чтобы не сглазить? Ах, ладно, была не была – скажу, только предварительно плюну трижды через левое плечо.) Дело в том, что у нас уже имеется на примете вполне надежное, на общий взгляд, убежище, где мы вполне сможем пересидеть в относительной безопасности и жандармскую проверку, если таковая будет, и даже уличные бои. Пан Тадеуш совершенно случайно обнаружил его и теперь страшно гордится собой перед всеми.

Это «убежище» – один из многих подвальных отсеков, на наружной двери которого красуется огромный, повешенный неизвестно когда и кем, амбарный замок. Через дверь, обычным путем, в отсек, естественно, не попасть, но на днях пан Тадеуш, убирая территорию вокруг здания, обнаружил в задней, отдаленной его части довольно значительную сквозную пробоину в кирпичной стене, что образовалась, вероятно, еще при первой бомбежке города. Оглядевшись вокруг и не заметив ничего подозрительного, пан Тадеуш, любопытства ради, не без труда пролез через отверстие внутрь и оказался в довольно просторном помещении, где были расставлены вдоль стен огромные, раскрашенные куски фанеры, служившие декорациями к спектаклям. Тут же были сложены штабелями соломенные маты, пыльные рулоны ковровых дорожек.

Сообразив, что обнаруженное случайно тайное убежище сможет сослужить нам всем в дальнейшем добрую службу, пан Тадеуш тщательно прикрыл снаружи брешь в стене найденными поблизости ломаными носилками, а вечером, пыжась от собственной значимости, поведал всем нам о своей находке. Естественно, что уже вскоре и я, и Руфина, и Надежда побывали в этом отсеке, самолично убедились в ценности открытия пана Тадеуша. Вот именно здесь, в хранилище театральных декораций, мы и намерены, когда придет час, укрыться от жандармских ищеек, потому что им, конечно же, и в голову не придет искать каких-то нарушителей за закрытыми на замок дверьми. И именно отсюда, через брешь в стене, мы и выйдем, как я истово мечтаю, на встречу со своими… Ах, если бы все это удалось! Пожалуй, чтобы не сглазить – я еще раз трижды сплюну через левое плечо…

Все. Придется заканчивать. Вернулась невыспавшаяся и от этого еще более злая фрау Регина и опять громогласно ищет несносную девчонку-чернорабочую: «Во бляйбт виедер диезе юнге унаусштелих унгелернтер арбайтерин?»[75]

3 марта Суббота

В нашей «команде» – пополнение. Вчера утром Надежда встретила в городе, по пути на работу, двух польских парней, ужасно худых, изможденных и оборванных, по виду – настоящих бродяжек, которые, судя по их настороженному поведению, явно опасались встречи с представителями местных властей и которые, распознав каким-то образом в Надьке «восточницу» (никто из нас сейчас «ОСТы» уже не носит), попросили ее указать им какое-либо надежное, безопасное в смысле полицейской облавы местечко и по возможности чем-то накормить их – дать хотя бы по крохотной корочке хлеба.

– Мы повстанцы из Варшавы, – объяснили они Надежде. – Пробираемся в сторону фронта, и уже пять дней у нас не было во рту ни крошки.

Надька, рискуя схлопотать от швестер Хени строгий выговор за опоздание, не раздумывая, повернула обратно и привела обоих парней ко мне, на нашу кухню. Вид этих бедолаг – пиджаки и брюки грязные, в лохмотьях, из рваных ботинок – пальцы наружу – так разительно отличался даже от самых затюханных немецких беженцев, что все невольно сторонились их, поглядывали на обоих с нескрываемой подозрительностью. А зловредная шеф-повариха, увидев меня, разговаривающую с поляками, принялась орать, что не потерпит в своем заведении, где готовится еда для высокоцивилизованных немецких граждан, разный сброд и что если русская фрейляйн не гнушается якшаться с подобными оборванцами и бродягами, у которых, безусловно, полно вшей и прочей иной заразы, – то, пожалуй, ей тоже не место здесь, среди немецкой чистоты и порядка.

Я вспомнила, как эта «высокоцивилизованная» представительница германской нации не раз заставляла меня подбирать с пола и бросать в котел полузастывшую, скользкую «размазню», но удержалась, не вступила с ней в бессмысленную полемику, а, велев парням подождать меня возле входа в подвал, бросилась искать пана Тадеуша. Как я и предполагала, тот охотно поддержал мою идею поместить хотя бы на время скрывающихся от гестапо повстанцев в наше тайное убежище, и тут же, приняв все меры предосторожности, самолично сопроводил их туда.