Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945

– Нет. Ну почему же… Оно вам даже к лицу, – ответил капитан нерешительно. – Просто при взгляде на вас мне почему-то сразу вспомнилось стихотворение Некрасова. Помните? «…В больших сапогах, в полушубке овчинном, в больших рукавицах, а сам – с ноготок…»

За непринужденной, легкой болтовней обратный путь до лагеря оказался значительно короче, чем когда я, одолеваемая страхом и сомнениями, шагала за молчаливым усатым посыльным. Вопреки моим ожиданиям, симпатичный капитан Саша не обмолвился о том, что было бы неплохо, если бы мы невзначай встретились на Родине, не изъявил желания и «обменяться адресочками». Видимо, для него, как, впрочем, и для меня, сегодняшний эпизод – просто случайная встреча, о которой, возможно, на протяжении какого-то времени останутся (а может, и не останутся) какие-то приятные воспоминания.

У моего спутника еще была парочка свободных минут, и он поднялся со мной в лагерь. Тут я с легким уколом в сердце обнаружила, что красивая, женственная Руфина, безусловно, приглянулась капитану гораздо больше, чем я, и что, если бы сегодня утром на моем месте оказалась она, вполне вероятно, что произошел бы и «обмен адресочками», а позднее, возможно, и новая судьбоносная встреча. Однако получилось все наоборот. Как говорится, «неисповедимы пути Господни…».

Мама, оправившись наконец от глубокого шока, в котором она пребывала в связи с внезапным исчезновением одной из своих дочек, а главное, убедившись, что я стою перед нею жива и невредима, тут же обратилась к своей излюбленной теме:

– Не знаю, товарищ командир, какую вы тут должность занимаете, но уверена, что сможете помочь нам… Пожалуйста, походатайствуйте, где надо, чтобы нас побыстрей отправили в Россию. Понимаете, время не терпит, а мы тут в бездействии прохлаждаемся… Будь добрым, сынок, похлопочи за нас.

Капитан обещал похлопотать, пожал всем руки (Руфке дольше и крепче, чем мне, и при этом с многозначительным взглядом) и, выразив уверенность, что мы снова скоро увидимся, удалился.

Остаток дня и вечер прошли в бездействии. Приходили Анджей, Хуберт, еще какие-то парни из мужского лагеря, звали меня и Руфину играть с ними в карты. Руфа с Катериной отправились, а я достала свою «стихотворную тетрадь». Известие о нелепой гибели наших «сокамерников» потрясло всех – ведь там, в наспех засыпанном землей рву, могли оказаться и мы. Какая добрая, великодушная сила вновь спасла нас?.. Гнетет, не переставая, чувство неясной вины – мы живы, радуемся свободе, а они приняли мученическую смерть… Весь этот комплекс разнородных чувств вылился, естественно, в стихотворение (работать над ним некогда, запишу, как получилось).