Надо признать, что Гале удались ее припевки, – видимо, она заранее подготовила их, поэтому и пела с большим задором. Последний куплет звучал примерно так:
Меня, конечно, немножко царапнула эта Галькина бесцеремонность, но я старалась не подать виду, хохотала вместе со всеми. Про себя же в досаде думала: ну, погоди, Галька. Придумаю же и я что-нибудь этакое ехидное в твой адрес. Будешь знать тогда!
Англичане, конечно, не поняли смысла частушек, но по неоднократно повторенным словам «Вера» и «Альберт», несомненно, догадались, в кого нацелены эти припевки. Они весело галдели о чем-то, сдержанно улыбались, а коварный Альберт, картинно приложив руку к сердцу, томно подмигнул сначала мне, а затем Гале.
В конце концов он и еще два англика не выдержали, перебежав дорогу, присоединились к нашей компании. Альберт, со значением улыбаясь в лицо заалевшей Гали, взял из ее рук балалайку, примериваясь, тронул струны. Но играть ему не пришлось. Из дверей Молкерая вышел вахман и сурово велел «перебежчикам» вернуться.
В общем, мы пробыли возле «Шалмана» до самых сумерек – удивительно, как это Квашник на этот раз оплошал: не засек и не разогнал наше сборище. Галя продолжала бренчать на балалайке, две Ольги – одна из них с сынком Леонидиком на руках – и Наталка пели поочередно частушки. Потом Рустам наигрывал вальсы и фокстроты, а мы – я в паре с Ваней Болевским или с Сашко от Клодта – танцевали. Разошлись, когда уже зажглись в домах огни.
Галя с Ольгой провожали нас. Проходя мимо Альберта (он и еще несколько англичан продолжали торчать возле дороги и игриво переговаривались с нами), Галя вдруг проворно отцепила приколотый к ее воскресному красному платью пучок первых голубеньких фиалок, засмеявшись, бросила их в его сторону: «Вид менэ. Визьми и не журись». А мне сказала, смутившись: «Цей Альберт – просто душечка! Таких гарных хлопаков я ще и нэ бачила… А як вин бегае за мячом! Я часто бачу, як воны грають в цей футбол. Вин самый ловкий».
Мне захотелось проверить реакцию «гарного хлопака» на подаренные ему цветы, и я, словно бы случайно, обернулась. Глядевший в нашу сторону Альберт тут же проворно поднес раскрытую ладонь к своим губам, послал мне пламенный воздушный поцелуй. Ах, ты, доннер-веттер, нох маль![22]
Ну и прыток же этот красавчик!Дома, уже лежа в постели, принялась сочинять ответные в адрес Гали частушки. Когда-нибудь, если, как сегодня, подвернется момент, исполню их ей. Просто так – ради шутки.
Вот!
20 апреля
Четверг
Сегодня «знаменательный» день. Он наверняка будет отмечен историей как самый черный, самый мрачный день в жизни человечества. Пятьдесят четыре года назад в такое же апрельское утро (или вечер) в Германии появился на свет человек, который, ворочая сейчас судьбами мира, обагрил кровью земли многих и многих государств, который обезлюдил собственную страну и продолжает гнать и гнать на смерть остатки своего народа, по милости которого миллионы вдов и сирот оплакивают потерянных близких, из-за которого и мы, нынешние «остарбайтеры», ранее свободные, как ветер, превратились в механизированных рабов.
Вывешены на домах флаги. Раздуваются по ветру красные полотнища с уродливой черной эмблемой фашизма посередине. Но не о торжестве свидетельствуют они и не о славе. И кажется, что красное поле флага насыщено свежей алой кровью, которую жадно, захлебываясь, лакает раздутый отвратительный оборотень-вампир, принявший вид черной свастики. Эх… За что вывесили? Кого восхваляют и перед кем преклоняются?