Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945

Между прочим, наша советская половина дома осталась непричастной к подобному проявлению почитания фюрера. Вчера вечером Линда притащила по приказанию Шмидта три флага – для нас, Гельба и Эрны. Гельб, а за ним и Эрна тут же послушно полезли по стремянкам к закрепленным над входными дверями под стрехами крыши металлическим гнездам, вставили в них и закрепили древки флагов. А мы единодушно решили, что «именинник» перебьется и без наших к нему знаков внимания, и бросили свернутый в рулон флаг в угол коридора, за дверь.

Я думала, что скандал с Адольфом-вторым неизбежен, и, честно говоря, ждала его не без внутреннего трепета. Но – удивительное дело! – на этот раз Шмидт никак не отреагировал на нашу явную дерзость. Никак! Просто промолчал, не подал вида. А ведь в течение дня он несколько раз проезжал то на велосипеде, то на мотоцикле мимо наших дверей и, конечно, не мог не заметить отсутствие флага. Неужели перевоспитывается? Или не хочет именно теперь осложнять отношения с «неуправляемыми восточниками»? Скорей всего, вернее второе – ведь можно представить себе, как отреагировал бы этот нацист на такое наше «действо» еще год или даже полгода назад. О-о, был бы грандиозный «ор», обязательно достались бы кое-кому и подзатыльники.

Сидя весь день в сарае, где перебирали картофель, мы с тревожно-радостным чувством прислушивались к отдаленному, периодически возникающему и смутно напоминающему бомбежку, гулу. Уж не поздравляют ли с праздником?

Вечером был Роберт. Вырвался из лагеря буквально на полчаса. Принес кучу новостей, причем снова замечательных. Во-первых, три четверти Румынии уже в наших руках. Советские войска подходят к Бухаресту! Во-вторых, взяты города Николаев и Одесса, и начались грандиозные бои за освобождение Крыма! Господи, ты слышишь, я снова в великой своей благодарности говорю тебе «спасибо» и вновь, глядя в черноту неба, истово молю тебя: помогай, пожалуйста, Господи, и впредь нашим родным воинам в святой освободительной борьбе против фашистской нечисти. Пожалуйста, помогай, Господи!

Вскоре Роберт заторопился уходить. Вечер выпал безлунный, и я немного проводила его. В течение коротких минут были, конечно, и прежние горячие уверения в любви и вечной верности, были и поцелуи. Простились с ним возле железнодорожного переезда. Некоторое время я смотрела, как Роберт торопливо бежал по тропинке, как, уже едва различимый в темноте, несколько раз оглянулся, прощально махнул мне рукой. В моем сердце шевельнулись непрошеное раскаяние, светлая печаль. Хороший он все-таки парень, этот Роберт. Чистый, порядочный, честный. А я… а я, по-видимому, неисправимая дура.

23 апреля Воскресенье

В нашем рабском полку снова прибыло – в пятницу Шмидт привез с «арбайтзамта» молодую польскую супружескую пару, на первый взгляд довольно странную. Его зовут Францем, ее, как она, невпопад хихикнув, представилась – Генькой. Франц – 22–23-летний, довольно смазливый, плотного сложения парень с густыми, вьющимися, выгоревшими до белизны на висках волосами и с нахальным взглядом серо-зеленых глаз. Генька, жеманничая, сообщила, что ей девятнадцать лет, но, по-моему, она сильно приуменьшила свой возраст, так как по виду выглядит много старше мужа. Это склонная к полноте, с постоянно озадаченным выражением круглого лица девица. Выражение озадаченности придают ей постоянно слегка приоткрытый рот и широко распахнутые, необыкновенного янтарного цвета с редкими коричневыми вкрапинами глаза. У Геньки ярко-малиновые, по-видимому, накрашенные свеклой щеки и бесцветные брови, которые за неимением черной краски она подводит фиолетовым химическим карандашом.

Шмидт поместил супружескую чету в одном из отсеков конюшни, рядом с каморкой, где живут латышки Анна и Мита, и мы, шествуя на обед, видели, как Линда выдавала с хозяйского крыльца новым поселенцам подушки, одеяло, еще какое-то «шмутье». Но по-видимому, обустройство семейного гнездышка мало волнует обоих супругов, так как весь первый же вечер они проторчали в нашем доме. Первым, едва мы успели поужинать и убрать со стола посуду, пожаловал знакомиться с «русским панством» Франц, за ним сразу же прискакала и Генька. Я заметила, что она страшно ревнива, не спускает со своего мужа глаз, настороженно ловит каждый его взгляд, слово. А Франц, конечно же, знает об этом и держит себя с ней этаким избалованным, капризным деспотом.