Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945

Стремительный натиск союзных армий ошеломил немцев, – возможно, они ждали наступления англо-американцев совершенно в другом месте, поэтому и сопротивление их в первые часы было крайне беспомощным, незначительным. В настоящее время, сказал Роже, первоначально разрозненным десантным группировкам удалось объединиться, и они теперь наступают единым фронтом, причем вклинились вглубь Нормандии уже почти на 20 километров. Однако и немцы уже успели оправиться от первого шока, принялись оказывать им упорное сопротивление. Сейчас бои ведутся за город Канн (или Кан?).

Роже был очень взволнован. Ведь теперь и Франция, его милая Франция, скоро снова будет свободной и независимой. Он уверен: сейчас все истинные французские патриоты поднялись на борьбу с паршивыми оккупантами, презренными бошами[25]. Победа близка! Он, Роже, в восхищении от своего генерала де Голля, который в самое тяжкое для страны время сумел сплотить простой народ – докеров, рабочих, крестьян, – создал боеспособное, поверившее в свои силы народное ополчение.

Как он, Роже, жалеет, что не может пробиться вслед за своим генералом через Ла-Манш. И как он мучается сейчас от собственной беспомощности и вынужденного бездействия. Но ничего. Еще не все потеряно. Скоро сюда придут русские, и тогда он пойдет с ними, вперед, до самой победы. Он, француз Роже, будет в русских рядах, потому что восхищается этими взвалившими на себя всю тяжесть войны людьми не меньше, чем своим генералом де Голлем, потому что в настоящее время французы и русские не только братья по оружию – они связаны более крепкими узами: у них, познавших весь ужас фашистского нашествия, одни, общие устремления и цели, одна, общая ненависть… Так, или примерно так, говорил Роже, и его ярко-голубые глаза попеременно загорались то радостью, то гневом, то надеждой.

Внезапно на дороге от усадьбы смутно донеслось тарахтенье мотоцикла Шмидта, и Роже поспешил ретироваться, распрощался с нами. На какие-то доли секунды он задержал мою руку дольше, чем у остальных, сказал с улыбкой: «Мне очень приятно, что я доставил тебе радость». И побежал к своему велосипеду, быстрый, ловкий, похожий сзади на подростка, легко перепрыгивая через зеленеющие борозды.

Радость и в самом деле он всем нам доставил большую. Ее не смог даже погасить своим обычным «ором» явившийся вскоре на поле Шмидт. Вообще-то, на этот раз нас подвели Анна с Митой, которые, пока мы разговаривали с Роже, успели продвинуться на своих бороздах далеко вперед.

– Давно всем известно, – разорялся Адольф-второй, – что русские и поляки отменные лодыри. Поэтому они и были всегда нищими, поэтому у них никогда и не будет ничего путного. Славянские фаули[26] и лербасы хоть бы брали пример со своих соседей-прибалтов. Тихие, скромные женщины никогда не перечат ему, своему властелину и хозяину, а вон как работают!

Я старалась не слушать Шмидта, срезая тяпкой сорняки, думала о том, что теперь действительно для Вермахта настали тяжкие времена – ведь ему приходится в буквальном смысле слова разрываться на три части. Конечно же, основные его силы по-прежнему привязаны к «страшному» Восточному фронту, но ведь одновременно надо сдерживать натиск союзных войск в Италии, а теперь еще и во Франции. Откуда же он станет брать резервы?

И еще я невольно думала о том, какой же все-таки славный парень этот француз Роже. Как он много знает, как верит в добро и в справедливость возмездия и как умеет заражать своей верой всех, кто рядом с ним. Я знаю, что он приехал сегодня к нам на поле больше из-за меня и что был рад нашей с ним встрече. Так же, как я обрадовалась встрече с ним. Я понимаю – мы оба симпатизируем друг другу. Но… но – и только. Наша обоюдная симпатия подобна вспыхнувшей спичке – мгновенно разгорается ярко, но тут же бесследно гаснет. Вот именно такие отношения, когда встретились – обрадовались, а разошлись – забыли, – как раз по мне, как раз наиболее приемлемы для моего нынешнего состояния свободного от всех сердечных привязанностей человека.

Ну а теперь о другом. Сегодня у нас торжественная дата – день рождения Миши. По этому поводу мама испекла вечером ватрушку и соорудила жаркое. В гости к нам пришли Павел Аристархович с Юрой, Михаил с Яном от Бангера, да Франц с Генькой. Усевшись за стол, мы все поочередно, шутя, потянули Мишку за уши – мол, теперь ты у нас совсем взрослый, совершеннолетний, как-никак немало уже прожил на белом свете.