Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945

Снова вечер. Снова одиночество.
Вновь с собою я наедине.
И, как прежде, занимаюсь «творчеством»,
Разложив блокнот свой на окне.

Ночь неслышно, мягко опускается,

Словно синяя, большая тень.
С тихой грустью в вечность отправляется
Вновь прожитый, невозвратный день.

За окном, как легкое дыханье,

Ветер в листьях яблони шуршит.
Чья-то песня, песня ожиданья
Над землей притихшею звенит.

Тишина. В саду совсем стемнело,

Лишь струит каштан прозрачный свет.
Что ты, сердце? Или постарело
В девятнадцать непрожитых лет?

Почему-то грустно в вечер этот

Слушать песню дальнего певца.
Будто песня та не вся допета,
Будто нет в ней нужного конца.

Слов других, неспетых, несказанных,

Мне хотелось б в песню поместить…

Все. Нет, не получается у меня сегодня со стихами. Не то, не то, не то… Внезапно налетевший творческий зуд – наверное, такое состояние души и называется «вдохновением» – неслышно, легко ускользнул, как ускользнула, растворилась в ночи еще звучавшая недавно чужая, прекрасная песня. Снова зависла за окном гулкая тишина. Тишина и в моей душе. И только тоска, непроворотная, тяжкая, по-прежнему камнем лежит на сердце… Ладно. Радуйся, мама. Я тоже отправляюсь спать.

7 июня Среда

Наконец-то! Дождались! Открыт второй фронт! Наконец-то! Англо-американские войска высадились на побережье Северной Франции, в Нормандии. Слава Богу. Значит, теперь на Восточном фронте дела пойдут еще лучше. Значит, отныне наши советские воины станут продвигаться на Запад еще быстрее. Значит, и для нас, невольников с Востока, засветился и начнет разгораться с каждым днем ярче вполне реальный луч свободы. Ох, хоть бы узнать, хоть бы узнать где-нибудь подробней об этом, таком долгожданном событии.

Кстати, первым, чисто случайно и, конечно, совершенно не желая этого, проинформировал нас утром об открытии второго фронта сам Адольф-второй. Шмидт вышел из дома «туча тучей». Мы с Мишкой сразу определили – опять, гад, не с той ноги встал, опять не в настроении. Голова втянута в плечи, взгляд исподлобья – колючий. Сейчас начнет выискивать, к чему бы и к кому придраться!

Вслед за Шмидтом показался шагающий вразвалку, хмурый, под стать хозяину, Мопс. Сладко, судорожно зевнув, он проследовал на свою попону, полуприкрыв глаза, в ожидании уселся там.

И надо же было так случиться, что у самого крыльца Мишка обо что-то споткнулся и растянулся во весь рост прямо перед ногами невольно отпрянувшего назад Шмидта. При этом задел безмятежно дремавшего на попоне Мопса. От неожиданности тот взвизгнул, подпрыгнул и, поджав куцый обрубок хвоста, стремглав кинулся прочь, вглубь двора, сбив при этом стоявшее на его пути пустое, гулко задребезжавшее ведро.

Все это произошло так неожиданно и выглядело так забавно, что я, мама и Леонид, конечно же, не сдержались, захохотали. Вслед за нами робко прыснула в рукав и осторожная Сима. Сдержанно улыбались стоявшие чуть поодаль Анна и Мита. Громко хохотали вышедшие из своего закутка заспанные, взлохмаченные Франц с Генькой. И тут-то Шмидт взъярился.

– Что развеселились?! – гаркнул он. – Обрадовались, бездельники, что ваши вельможные союзники наконец-то решились, подняли свои вонючие зады. Не надейтесь! Скоро захлебнется этот ваш второй фронт – у Вермахта по всему побережью Нормандии сооружены такие сверхмощные укрепления, которые никакими пушками, никакими снарядами не одолеть!

По нашим удивленно-заинтересованным физиономиям Шмидт, конечно же, сразу сообразил, что мы абсолютно ни в чем не сведущие, и от досады, что проговорился, взъярился еще больше.

– Ты что, – спишь на ходу? – набросился он на Мишу. – Лербасы проклятые! Сидят, наверное, по вечерам до полуночи, а утром вовремя не подняться. Совсем разболтались! Вот я буду теперь в десять часов свет отключать! – Он круто обернулся к Геньке, которая все еще не могла успокоиться и вдруг снова громко, невпопад хихикнула. – А ты, размалеванная кукла, все продолжаешь веселиться? – В его голосе послышались зловещие нотки. – Ну, ступай, повеселись на свинарник, там уже давно клети навозом заросли. Вот и порадуйся с форками! – И снова к нам – грозно: – Чего стоите, ждете? Все остальные – берите тяпки и марш в поле!

Как же всем нам не терпелось узнать что-то большее! Я попыталась разговорить на поле Анну либо Миту, но они или сами ничего не знают, или что-то знают, да только не хотят доставить нам радость.