Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945

О, черт возьми! Цветы… И это им известно. Ох и дура же я была, когда брала от него те ирисы, которые, к слову сказать, почти сразу же завяли. Да еще, кажется, улыбалась ответно. Идиотка! И опять-таки я не нашлась что ответить. Покраснев от злости, повторила, добавив в свой голос как можно больше льда и металла: «Я не знаю никакого Альберта! Все! До свиданья – Ауфвидерзеен».

И пошла – независимо, гордо (тут уж, конечно, постаралась!), не оглядываясь, прижимая к груди разнывшийся до невозможности палец.

Когда вошла в комнату, наблюдавшая за всем происходящим из-за занавески Нинка сообщила мне: «Эти два типа еще постояли немного у забора, о чем-то переговариваясь, потом пошли неторопливо назад, по направлению к деревне».

Мишка заинтересованно (как он обо всем догадывается?) спросил меня: «Ну что, май-то, новые знакомства с английскими милордами?»

Я с досадой, однако и не без самодовольства, ответила: «Эти – ни при чем. Мне назначил свиданье аж сам красавчик Альберт!»

На Мишкином лице появилось выражение брезгливости: «Этот слащавый говнюк? – Он смотрел на меня с возмущением. – Ну и что ты? Неужели клюнула? Послала бы его, ту, май-то, куда подальше!»

– Я так и сделала! – похвасталась я и не утерпела – приврала: – Я, знаешь, им такое сейчас сказала! Я им такое сказала, что будут долго помнить!

– Ну и правильно. Молодца, – похвалил меня Мишка и вдруг с насмешкой в голосе добавил фразу, от которой у меня напрочь и надолго испортилось настроение: «Обратила бы лучше внимание, май-то, на Лешку».

Все-таки ехидный язык у этого «братишки». Ведь неспроста так сказал. Только сегодня произошел весьма неприятный «инцидент» с тем же Лешкой. Исправляя сломавшийся черенок тяпки, Леонид вдруг неожиданно (ведь до этого никогда, по крайней мере в моем присутствии, матерные слова не произносил), неожиданно смачно выругался.

– Полегче не можешь? – вполголоса, с осуждением сказал ему Миша и кивнул в мою сторону (наши бурачные полосы располагались рядом).

Думая, что у Лешки просто случайно сорвалась эта скабрезная фраза, я решила не придавать ей значения, молча отвернулась. И вдруг услышала:

– Ни-че-го! Ей сейчас без конца «ай-лай-вьюкают», так пусть хоть изредка послушает русскую речь…

Дурак. Ох и дурак же он! Просто злобный, ревнивый дурак. Неужели он думает, что добьется чего-то этим своим хамством и наглостью? Неужели не понимает, что такими своими выходками только больше и больше отталкивает от себя.

…Сейчас перечитала написанное и пришла к мысли (собственно, я уже давно утвердилась в этой мысли) – все! Никаких больше знакомств ни с какими «англиками»! И вообще никаких знакомств с кем бы то ни было! Хватит с меня и переживаний, и самоедства, и бессонных ночей, и незаслуженных упреков. Оставим мысли о любви и счастье до России. А сейчас я свободна и счастлива в своей свободе. Я сво-бод-на!

28 мая Воскресенье

А весна-то какая! Весна царит в мире! Да уже и не весна – настоящее лето. Распустились в полный лист и сплошь покрылись белоснежными, словно восковыми цветами яблони и вишни, что растут вдоль дороги к панскому особняку. Даже стоящая возле нашего крыльца старая с корявым, замшелым стволом груша, и та принарядилась – кокетливо украсилась гроздьями бело-розовых соцветий, над которыми с восхода до заката солнца сонно гудит пчелиный рой. Буйно цветет сирень. В этом году ее так много, что издали Грозз-Кребс кажется задернутым лилово-бело-голубой пеленой.

Не переводятся букеты сирени и в нашем доме. Почти каждый день я ставлю в банке на стол свежесрезанные, резко пахучие голубые ветки. Их неизменно приносит чересчур внимательный Джованни, вручая с белозубой улыбкой мне пышные гроздья, каждый раз церемонно произносит по-русски что-то новое, видимо подсказанное насмешницей Ниной (от Бангера). Или – «От всиго сердця», или «Примьите с льюбовью»… И сегодня большой букет свежесломанной, с еще не успевшими обсохнуть капельками росы голубой сирени уже с утра лежал на нашем крыльце. Мне с тревогой подумалось – ведь этот взбалмошный итальянский парень обломает все кусты в хозяйском саду. Ну и всыплет же ему Бангер, когда спохватится!

Днем, когда мы с Нинкой повели Вольфа погулять к лесу (старая фрау милостиво разрешила), Джованни вдруг увидел нас со своего двора. Размахивая руками, то и дело увязая в рыхлой, влажной земле, он побежал нам наперерез, прямо через морковное поле (вот бы Шмидт увидел, представляю, какая истерика с ним произошла бы! Но он, слава Богу, сегодня в отъезде, в Мариенвердере).

Подбежав, Джованни широко улыбнулся: «Боносейрас, синьорите», затем запнулся на полуслове, смущенно переступил с ноги на ногу, наконец спросил, указывая на Вольфа: «Гуляйт? Шпациерен?»

– Да.

Нинка внезапно фыркнула, показала глазами на ноги Джованни. Его ботинки и низы брюк были сплошь в вязкой грязи.

– Посмотри, – сказала я. – Теперь ты получишь взбучку от Катарины и синьоры Амалии.

Он понял, беспечно махнул рукой: «А-а, все равно. Ганц игаль. – Потом наклонился к Вольфу. – Какая кароший хунд!»