Большую часть воскресенья я провел за изучением справочников; для обитателей коттеджа это было вполне естественным. Вечером же, когда' все ушли в бар, я как следует поработал с карандашом в руках, делая выкладки по одиннадцати лошадям и их победам, одержанным с помощью таинственного средства. Из газетных вырезок, которые я изучил в Лондоне, следовало, что у всех лошадей были разные владельцы, тренеры и жокеи — сейчас это подтвердилось. Не подтвердилось, однако, другое предположение, что между этими лошадьми не было ничего общего. Общее было.
Во-первых, все одиннадцать лошадей победили в «облегченных» стипль-чезах — это заезды, победитель которых сразу же продается с аукциона. В трех случаях лошадей купили их же владельцы, остальные были проданы за относительно скромные суммы.
85
Во-вторых, все эти лошади считались хорошими средними скакунами, однако выложиться на финише они не могли — не хватало либо сил, либо резвости.
В-третьих, за исключением заезда, когда к ним применили допинг, они никогда не приходили первыми, хотя призовые места иногда занимали.
В-четвертых, денежный выигрыш в результате их победы составлял как минимум десять к одному.
Из книжки Октобера и из справочников я узнал, что некоторые лошади переходили из рук в руки несколько раз, но тут удивляться было нечему: мало кто хотел держать у себя бесперспективных середнячков. Я также располагал бесполезной информацией о том, что все лошади имели разную родословную, находились в возрасте от пяти до одиннадцати лет и отличались друг от друга по масти. Не было общим и место победных заездов, хотя здесь имелись кое-какие совпадения. Этих ипподромов оказалось всего пять: в Келсо, Хейдоке, Седжфилде, Стаффорде и Ладлоу.
В среду я впервые испытал, что это за прелесть — жгучий йоркширский ветерок. Утром меня всего трясло от холода, даже потекло,, из носа. Я в темпе провел работу со своими лошаденками, завел одну из них в' фургон, и в половине первого мы выехали из конюшни.
Мы отъехали от конюшни километров шесть, и я нажал кнопку звонка, который есть почти во всех таких фургонах для связи между кузовным отделением и кабиной. Водитель послушно остановил машину и вопросительно уставился на меня, когда я залез в кабину и уселся рядом с ним.
— Лошадка не буянит, — пояснил я. — а здесь у тебя
теплее.
Он ухмыльнулся, включил зажигание, прокричал сквозь шум двигателя:
— Я так сразу и понял, что ты малый не особо созна
тельный. Лошадь-то мы везем для продажи, должны доста
вить ее в лучшем виде... Если хозяин узнает, что ты ехал
со мной, его хватит удар.
Вот уж нет. Хозяин, то есть Инскип, ничуть бы не удивился. Насчет хозяев я могу судить по собственному опыту — не такой уж это наивный народ.
— Хозяин... — с отвращением протянул я. — Пусть за
стрелится.
Он искоса взглянул на меня. Оказывается, это очень про-йто изобразить из себя дрянного, мерзкого типа, стоит только захотеть. Водители фургонов на скачках всегда собираются вместе, никакой работы у них там нет. Зато есть время посплетничать в столовой, да и вообще они целый день только слоняются без дела и точат лясы. Поэтому слушок о том, что у Инскипа завелся какой-то подозрительный конюх, может разлететься во все стороны очень быстро.
Мы остановились перекусить в придорожном кафе, а потом еще раз возле магазинчика, по моей просьбе. Я купил две шерстяные рубашки, черный свитер, толстые носки, шерстяные перчатки и вязаную шапочку с козырьком — та-
86
кие были почти на всех конюхах в это холоднющее утро. Водитель тоже зашел в магазин купить себе пару носков и, глядя на мои покупки, заметил, что у меня, видать, денег куры не клюют. Я хитро подмигнул ему — надо уметь жить, приятель. По его глазам понял, что сомнения на мой счет увеличились.
Ближе к вечеру мы въехали в ворота скаковой конюшни в Лестершире. Тут только я по-настоящему смог оценить качество проделанной Бекеттом работы. Я должен был везти обратно прекрасного скакуна, только начинавшего свою карьеру. Он был продан полковнику Бекетту со всеми поданными заявками. А это значило, сказал его бывший конюх (он расставался с жеребцом, словно с родным сыном), что он может участвовать во всех скачках, на которые его записал бывший владелец.
А на какие скачки он записан? — поинтересовался я.
Много куда, точно не помню. Ньюбери, Челтенхем,
Сандаун, еще куда-то, а первый его заезд на той неделе в
Бристоле. — Он с сожалением передал мне недоуздок. —
Ума не приложу, чего это вдруг наш Старик надумал отда
вать такого красавца. Смотри, если на скачках увижу, что
плохо за ним ходишь, всю душу из тебя вытрясу, попомни
мое
слово.Как его зовут? — спросил я.
Искрометный... Искрочка ты_ моя.. Искриночка... ну,
прощай, дружище... — Он любовно погладил лошадь по
носу.
В пятницу вечером я сходил в бар и обставил Супи в стрелки. Он неодобрительно хмыкнул и жестом позвал меня к бильярду, где взял легкий реванш. Потом мы выпили по полпинты пива, глядя друг на друга. Мы почти все время молчали — говорить пока было не о чем, и вскоре я вернулся к мишени для стрелок. За неделю класс играющих выше не стал.