Искатель. 1996. Выпуск №5

Еще не смолкло эхо колокольного звона, когда из этого дома вышел какой-то грузный человек. Лицо человека Гиллелю показалось знакомым, только раньше этот человек был изящен и строен. Но нет, Гиллель не ошибся: он узнал эту походку! Одно плечо приподнято, а другое чуть выдвинуто вперед, будто готово устранить с пути какое-то невидимое препятствие. Опираясь на трость, этот человек шел вперед неторопливо, но не просто прогуливаясь, а точно зная, куда идет.

Этот короткий путь вдоль Гаммаль-стрит вел к ресторану «Фискехусет». И всякий раз этот человек выходил из дома в одно и то же время — в половине первого. Гиллель помнил этот ритуал. Он шел следом за грузным человеком вдоль ряда старинных домов до подъезда дома № 34. Войдя в этот подъезд, грузный человек миновал вестибюль и свернул направо.

Гиллель остановился. В подвальном помещении дома № 34 он увидел открытую дверь рыбного магазина. Вниз к витрине вели ступени, а в витрине были выставлены креветки, копченые лососи, жареные угри и оловянные садки с устрицами во льду. На двери черными буквами была сделана надпись «Artidens Fiskearten».

И тут Гиллель понял, зачем прилетел в Копенгаген.

Двойник Гиллеля скрывался за непроницаемой маской, превращавшей его в подобие человека-невидимки. Никто не знал Гиллеля в лицо, как никто не знал и того, что за этим лицом скрывается обладатель памяти Хаузера. «Двадцать восемь лет — другое лицо», — подумал Гиллель, осознавая, что в этом его сила. Хаузеру было, наверное, столько же лет, когда он встречался с этим человеком.

В предвкушении той минуты, когда ему придется принять столь мучительное решение, Гиллель пересек вестибюль и вышел в маленький дворик, заросший красным плющом, а затем поднялся по ступенькам, ведущим в ресторан. Старый швейцар взял из рук Гиллеля пальто, приговаривая «так-так», что было похоже на тиканье часов.

— Не угодно ли вам сесть за вот этот столик, сэр? — спросил поспешивший навстречу Гиллелю официант, намереваясь проводить нового посетителя на свободное место.

— Я всегда садился вон там, — сказал Гиллель, направляясь к столику, за которым сидел грузный человек, вышедший из знакомого Гиллелю дома.

На стенах висели старые, пожелтевшие от времени фотографии с идами Копенгагена, картины, изображающие гибнущие корабли. Гиллель вспомнил и раковину омара, висевшую над входом и прикрытую занавеской, и старые часы в углу, сливавшиеся с фоном — темными настенными панелями. Свободных столиков почти не осталось. Степенные молчаливые посетители показались Гиллелю в основном почтенными бизнесменами.

Гиллель сел за столик, соседний с тем, за которым устроился знакомый ему грузный человек, обсуждавший в это самое время со старым официантом, какое бы ему заказать на обед вино.

— Я бы рекомендовал вам вот это, господин Ван Кунген, — сказал официант. — Такого замечательного вина у нас еще никогда не было.

Ван Кунген откинулся на спинку стула и просматривал список вин, держа перед глазами пенсне наподобие увеличительного стекла. Гиллель незаметно наблюдал за Ван Кунгеном. Прочерченные сединой волосы тщательно уложены. На пальце правой руки перстень, тяжелый золотой перстень с синим камнем, на котором выгравирована голова оленя. Гиллель узнал этот перстень: он видел его во сне!

Скользя глазами по названиям блюд, Гиллель наугад, не вчитываясь в меню, выбрал какое-то блюдо и заказал полбутылки вина. Ван Кунген тем временем, в ожидании официанта с заказанными блюдами, вынул из кармана газету и, надев пенсне, принялся за чтение. Благополучный человек с устоявшимися привычками, менять которые у него нет ни желания, ни причин — таким он казался со стороны.

Наблюдая за Ван Кунгеном, Гиллель оказался во власти воспоминаний. Какие-то смутные образы, кем-то произнесенные слова, уже забытые, казалось бы, события сменяли друг друга, как в калейдоскопе. Гиллель ощущал себя в эти минуты Хаузером и не противился такому состоянию. Сейчас он изучал себя самого с любознательностью и объективностью ученого, фиксируя свои впечатления, чтобы потом подробно отчитаться во всем перед доктором Кори.

— Интересный у вас перстень, — сказал Гиллель, наклоняясь вперед, чтобы получше рассмотреть привлекший его внимание предмет.

Ван Кунген, к которому были обращены эти слова, вздрогнув, оторвался от газеты, но, увидев незнакомого молодого человека, поднял правую руку, не возражая, чтобы тот мог удовлетворить свое любопытство.

— Это перстень какого-то братства, не так ли?

— Да, студенческого братства.

— А можно взглянуть на него поближе?

— Я не снимал его больше двадцати лет, — сказал Ван Кунген, — он уж, наверное, наполовину врос в палец.

— Двадцать лет. Вы тогда, надо думать, были намного изящнее? — спросил Гиллель.

— О да! — дружелюбно улыбнулся Ван Кунген. — Что поделаешь с годами вес растет…

Официант принес Ван Кунгену суп. Ван Кунген ритуально расправил льняную салфетку и заправил уголком в свой жилет.

— Вы не помните, кто дал вам этот перстень и когда?

— А что, вы интересуетесь драгоценностями?

— Нет, только этим перстнем.