Встав на подножку, он внимательно всмотрелся в проплывающие на противоположной стороне улицы купеческие дома. Вот этот годится…
— Тпру! — И карета повторяет тот же маневр, что у милютинской фабрики, а Ванька забирается на чердак. Если в этом доме сегодня не мыли платья, ребята посмеются. Не страшно, пусть — он найдет другой. Чердачное окошко распахнуто, и оттуда несет слабым духом щелока и мыла. Ванька громким шепотом вызывает к себе в подкрепление Тишку с фонарем. Вдвоем они мечутся по чердаку, срывая с веревок женское платье. Нашелся и чепец. Сбрасывают добычу на крышу «берлина», а догадливая Фроська затаскивает ее внутрь через пролом в крыше.
В доме зажигают свет, однако все уж расселись. Не доезжая версты до Чернышева моста, Ванька останавливает карету, просит Гнуса выйти и начинает — в промежутке между звонкими поцелуями — объяснять Фроське ее задачу. Объяснив, отклеивается от нее, выпрыгивает на мостовую и поясняет свою задумку уже парням. Не успели рассесться по местам, как далекие куранты на Спасской ударили четыре раза, и почти сразу же со всех сторон загремели и запели колокола, приглашая на заутреню. Не опоздать бы на свою!
В карете, приобняв новую, шелковую и бархатную, прелестницу, Ванька чувствует себя героем повести о российском кавалере Александре: итого повесу, заключить успевшего любовный союз с красавицей Элеонорой, втрескалась любвеобильная и тоже прекрасная красавица Гедвиг-Доротея, генеральская дочь. Однако вот уже возникает и в ноздрях поселяется вонь из-под Чернышева моста, а Плачинда ювелирно, преодолевая сопротивление фыркающих жеребцов, заводит карету в грязь — так, чтобы убедительно смотрелось и чтобы выехать, черт забирай, потом суметь. Степка Гнус вместе с Плачиндой отсоединяют и бросают в грязь колесо, карета, опасно заскрипев, оседает. Тишка рыщет по городскому болоту, выискивая мешки. Теперь свою игру начинает Фроська. В чепце, в шелковой телогрее и бархатной широкой юбке, она изображает барыню. Вот уже выбирается из кареты, становится на приступочку, набирает в грудь воздуху… Ванька, стоя внизу в грязи, замечает в предрассветной полутьме, что из-под роскошной юбки у новой подруги высовываются босые ступни. Проверяет на ощупь — так и есть: теплая живая кожа, твердый ноготок… Едва успевает увернуться от Фроськипой ноги, шипит:
— Охренела? Ты ж босая, прыгай вниз…
Молодка спускается, поойкивая, в грязь и с неподдельным чувством принимается орать:
— Псы негодные! Барыню в тину вывалили, скоты! Ужо я вам! Не удосужились дома посмотреть, всели цело! Кошками выдрать велю! Всех продам в рекруты!
Плачинда, стараясь, по плечо засовывает руки в грязищу, мотает перемазанной головой. Ничего, еще не вечер! Светает, и Ваньке прямо с козел удалось высмотреть свой мешок: он развязался, и подсвечники нелепо, будто серебряные цветы, торчат из тины. Ванька показывает находку Гнусу, и тот прячет ее в карету.
Откуда ни возьмись, у тины собираются зеваки. Купцы, собравшиеся к заутрене, дворники, оборванные босяки. Пора возиться с колесом. Ванька с сожалением покидает козлы и, завидев, что приближается Тишка со вторым мешком (молодец!), подзуживает Фроську вполголоса: «Кинь ему плюху!» Та с удовольствием исполняет распоряжение, а с левой руки внезапно засвечивает и Ваньке:
— Что возитесь, как сонные мухи? А ну, искать колесо! Всех велю на конюшне выдрать!
Ванька, ухмыляясь (отольются кошке мышкины слезы!), послушно вытаскивает из тины колесо. Тем временем Гнус находит третий мешок. Пора бы и смываться. Все награбленное уже» карете, с подножки капает жидкая грязна. Фроська, от души разыгравшись, орет вовсю и щедро раздает пощечины. Воры, шепотком отругиваясь, поднимают карету и насаживают колесо, а Гнусу удается его закрепить. Остается погрузка «барыни».
Гнус и Ванька вытирают руки об полы кафтанов, берут Фроську под локотки и подсаживают в карету. «Барыня» поневоле сверкает белыми выше лодыжек ногами. Один из босяков, поглазастее других, вопит в изумлении:
— Ты гляди! Барынька-то обувку в тине потеряла! Аида искать!
Ванька не выдержал, высунулся из кареты и показал босяку, чего они там найдут. Компания в приступе буйного веселья отъезжает.
В карете вчетверо тесней — от черных мешков и от вонючей грязи: все, и без того перемазанные как черти, сторонятся друг друга.
— Что, девка, небось впервой на карете прохлаждаешься? — снисходительно обратился к Фроське Гнус.
— Где там, дяденька! Пришлось уж с купчиками в наемной карете по Марьиной роще прокатиться, — похвасталась она.
«С купчиками, фу-ты ну-ты!» — возмутился мысленно Ванька. А сели такая она шалава, то получит только те измазанные тряпки, что на ней — а решил было наградить не скупясь… Впрочем, довольно будет с тебя, милая, и чепца. Как напялишь бархатную юбку, сразу ведь дворник в полицию за волосья оттащит. Ванька вздохнул: эта молодка портила ему удовольствие от отлично исполненной ходки. Пора и честь знать! А то прямо до Стешкиной хибары доедут…
— Тпрру, родимые! Покатались, и хватит. Плачинда, разворачивай!