Искатель, 2018 №9

Дорогой Ванька придумал, как выманить сторожа.

Сказали ему, что под окнами генеральского дома лежит пьяный. И как помчался солдате криком «Держи!», Ванька, в темноте за воротами спрятавшись, подставил ему ножку и на упавшего сел верхом. Тишка подобрал загремевшее по мостовой ружье. Держа оружие, как метлу, подскочил к главарю:

— И чего теперь? Приколем служивого?

— Ишь расхрабрился, Аника Воин, — от штыка увертываясь, разозлился Ванька. — Он что, знает тебя? Нет? Душегуб нашелся мне! Свяжем — и всего делов.

Солдатику в рот его же перчатки засунули, руки-ноги связали. Поставили у стены дома, а ружье прислонили рядом. Издалека — стоит караульный исправно, стережет.

— Теперь веди, — приказал Ванька Тишке, — показывай, где конюшня.

Как ворота отворили и в замощенный двор вошли, подумал Ванька, что и сам легко нашел бы конюшню — по запаху. Посреди двора чернела вроде как высокая будка. Подойдя поближе, он протянул руку: стекло, гладенькая лаковая поверхность. Карета. То, что надо. В конюшне зажгли фонарь, лошади проснулись и засуетились в стойлах, а мохнатый козел заявился Ваньку бодать. Ванька лягнул козла, с фонарем нашел среди упряжи уздечки, выбрал двух жеребцов, по своему вкусу — игреневого и буланого, вывел во двор и осветил карету, — как оказалось, новенький «берлин». Отдал фонарь Тишке, а коней оставил на Гнуса:

— Запрягайте, ребята, пока вдвоем, а то мне надо с нашим скоморохом словцом перемолвиться.

Отвел Плачинду к воротам, спросил шепотом:

— Слушай, ты ведь в представлениях, в играх всяких смекаешь. Правда, что у скоморохов в играх ихних мужики женок представляют?

— Так и заведено, атаман, только не мужики, а подростки. Я мальцом батьке помогал в сарафане, было дело… Вот где похабщины на всю жизнь свою наслушался, не все в те поры и разумел…

— А кто из наших сумел бы барыню — одетый, как барыня, понятно, честь но чести?.. Тишка, как смекаешь, сумел бы барыню изобразить?

— Да не… Одно дело — пискнуть разок, а сыграть у него не выйдет… Может, ты бы сумел, если б поучиться, и если бы добрый парик…

— Про меня забудь, — скрипнул зубами Ванька. — Тебе что, ребята рассказали, как меня Камчатка заставил роброны на себе выносить?

— Как знаешь, — удивился Плачинда. — Было бы чего топорщиться… Нужна тебе барыня? Так я тебе молодку сосватаю, что представит хотя барыню, хоть ведьму… Подарить ее только.

— Где живет, далеко?

— Мы ж теперь, смекаю, на колесах? Живет на фабрике Милютина — мигом домчим. Зовут Фроськой. Ткачихой она там.

— Ладно, пошли ребятам подмогнем. А потом мы с тобой — на козлы, дорогу покажешь. Эй, фонарь прихватите!

Как выезжать стали со двора, застучали копыта и колеса, а в верхнем жилье, звякнув, распахнулось окно и заспанный сердитый голос осведомился:

— Семенов, скотина! Что за бардак у тебя?

— Ты, что ли, морда, — генерал Шубин?

— Чего?!

— А я Ванька-вор, поехал на твоих жеребцах и в твоем «берлине» прокатиться.

Воры грохнули хохотом. Добрые кони постарались, и компания с уханьем и гиканьем понеслась сонной улицей. Пропетляв по переулкам Замоскворечья, «берлин» подкатил к мрачной по ночи громаде милютинской фабрики.

— Бабья казарма у них во втором жилье, — пояснил Плачинда. Не слезая с козел, оглушительно свистнул и завопил: — Фроська, проснись, курва!

Вверху распахнулось окошко, и звонкий голос отозвался:

— Чего тебе?

— А то не ведаешь, чего?

— Плачинда, что ль? Ай припекло среди ночи? Рассказать тебе, в какой аптеке снотворное средство о сию пору продают?

— Спускайся, Фрося, дело есть, — вмешался в переговоры Ванька, которому неизвестно почему не понравилось бабы с Плачиндой балагурство. — Кабы не сука наша нужда, то мы бы истинно твою милость не потрудили.

— Так заперто же внизу, — протянула баба новым, зазывным медовым голосом. — А сторож пьяный спит.

— Замок выбьем — долго ли?

— Постой, Плачинда. Аты, Фрося, погодь спускаться лестницей.

Ребята из кареты подали Ваньке фонарь. Он осмотрелся, сделал на карете круг по площади и поставил ее заподлицо со стеной фабрики. С козел перелез на округлую крышу кареты, встал попрочнее и подхватил из окна Фроську, оказавшуюся в одной рубахе и поневе. Только успел подумать, что молодка знатно тяжела, как крыша «берлина» затрещала и проломилась, а Ванька в обнимку с Фроськой свалились на колени к Гнусу и Тишке. Молодка завизжала и принялась лупить Тишку по рукам, тот ойкнул отболи, обиделся и поторопился перейти к Плачинде на козлы.

Ванька с сожалением оторвал руку от мягкого Фроськиного бока, открыл переднее окошко и передал Тишке фонарь.

— Трогай и дуй назад, на Чистые пруды.

Обдирая лак о кирпичи стены, карета вывернула на площадь, а Ванька вернул руку на сладкое местоположение и попал ею повыше, за что мгновенно заработал ласковую оплеуху. Они возились в темноте, а Гнус сидел тихо, как мышка, а может статься, что и вправду задремал на мягком сиденье. В приятном сем противоборстве Ваньке не удалось совершить ничего достойного похвальбы, и он был даже обрадован, когда пахнуло тиной с Чистых прудов и пора было возвращаться к делу.