И до чего это была перепуганная процессия, бледная от тревоги, если не считать мистера Седые Бакенбарды, который, наоборот, налился кровью. И она, эта процессия, втекла в нашу калитку, а затем – в холл, обставленный старой дубовой мебелью, с чёрно-белым мраморным полом и прочим в том же роде.
Дора и Дейзи встретили нас у двери. Испачканная кровью розовая нижняя юбка лежала на столе. Дора с первого взгляда на нас поняла, что дело плохо и, отодвинув от стола большой дубовый стул, очень по-доброму предложила мировому судье с длинными белыми бакенбардами:
– Не хотите ли присесть?
Он сердито крякнул, однако уселся и начал оглядываться в молчании, от которого нам не стало уютнее. Мы тоже огляделись.
Наконец он изрёк:
– Сбежать вы не попытались. Ну а теперь, если скажете правду, на этом и завершим.
Мы ответили, что уже это сделали. Он опустил лису на стол поверх Дориной нижней юбки, затем вынул нож. Девочки закрыли лица ладонями, и даже Освальду не захотелось смотреть. Раны в бою – это нормально, но видеть, как полосуют мёртвую лисицу, – совсем другое дело. Судья моментально что-то протёр своим носовым платком и положил на стол, а рядом пристроил один из моих патронов. И это лежащее рядом с патроном оказалось пулей, которая убила лисицу.
– Смотрите! – приказал он.
И мы посмотрели: пули оказались совершенно одинаковые.
Освальда охватило отчаяние. В этот миг ему стало понятно, что` ощущает невинно обвинённый, когда все улики указывают на него, судья надевает чёрную шапочку и помощи ждать неоткуда.
– Я ничего не могу с этим поделать, но мы не убивали лисицу, вот и всё, – тем не менее проговорил он.
Белобакенбардный судья и обер-егермейстер, возможно, хорошо управлялся с гончими, однако собой управлять был не мастер, а это, по-моему, гораздо важнее, чем ладить со сворой собак. Он изрыгнул несколько слов, которые Освальд никогда бы не перенял и уж тем более не использовал бы в собственной речи, а под конец ещё обозвал нас упрямыми юными негодяями.
И вот, посреди наступившей тишины, отягощённой отчаянными размышлениями, вошёл дядя Альберта. Обер-егермейстер, поднявшись со стула, изложил ему свою версию, и это было в основном враньё, а если выражаться вежливее, то её вряд ли можно было назвать правдивой, хотя, полагаю, сам он своим словам верил абсолютно.
– Мне очень жаль, сэр, – глядя на пули, сказал дядя Альберта, когда мировой судья наконец умолк. – А теперь вы, надеюсь, позволите мне выслушать версию детей?
– О, конечно же, сэр, – кипя, произнёс мистер Гончий Судья.
– Ну, – посмотрел на Освальда дядя Альберта. – Мне кажется, я могу доверить тебе честь донести до нас чистую правду.
Её самую Освальд и донёс.
Тогда белобакенбардный специалист по лисам положил перед дядей Альберта пули, что, как я сразу почувствовал, должно было стать испытанием для дядиной веры. Испытанием куда более серьёзным, чем какая-нибудь ужасная пытка времён инквизиции.
Именно тут появился Денни.
– А, значит, вы нашли её? – спросил он, увидев на столе лису.
Обер-егермейстер собрался что-то сказать, но его опередил дядя Альберта:
– Минуточку! Денни, ты, значит, видел эту лису?
– Полагаю, да, – откликнулся тот. – Я…
– Не торопись и подумай, прежде чем говорить, – перебил его дядя Альберта. – Нет, не надо ничего шептать Освальду. – Он перевёл взгляд на знатока убитых лис. – Этот мальчик находился сегодня со мной с семи утра. Так что его рассказ, каким бы он ни был, можно считать независимым свидетельством.
Денни, однако, свидетельствовать не торопился, хотя дядя Альберта снова и снова просил его сделать это.
– Я не могу, пока не спросил кое-что у Освальда, – наконец выдавил он из себя.
Но Освальд сказал:
– Не шепчи, старикан. Спрашивай у меня что хочешь, только громко.
– Не могу, – смешался Денни. – Тогда я нарушу клятву.
Освальду всё стало ясно:
– Да нарушай ты её скорее! Теперь уже можно, – поторопил он.
И тогда Денни, облегчённо и глубоко вздохнув, объяснил:
– Ну, значит, так. Мы с Освальдом приобрели пистолет на паях. Вчера была моя очередь. И когда я не смог заснуть из-за больного зуба, то встал рано утром и вышел из дома, а пистолет взял с собой. И зарядил его, чтобы было совсем интересно. Вдруг слышу: в лесу вроде собака скулит. Я туда. И увидел лису несчастную, которая угодила в капкан, ну такой, как с зубами. Хотел её освободить, но она меня укусила. Видите? – показал он укус на руке. – Я дёрнулся, и пистолет выстрелил. Вот так, случайно, её и убило. Мне очень жаль.
– А почему ты не рассказал остальным? – спросил специалист по живым и застреленным лисам.
– Да они ещё спали, когда я к дантисту уехал.
– А почему не рассказал своему дяде, если вы с ним провели вместе всё утро? – продолжал допытываться мировой судья.
– Из-за клятвы, – влез в разговор Г. О. – «Я не скажу, и не признаюсь, и даже вскользь не проболтаюсь. Под страхом ябедой прослыть большой секрет клянусь хранить».
Мистер Седые Бакенбарды даже заулыбался.