«Искатели сокровищ» и другие истории семейства Бэстейбл

Освальд взял с собой лопату и газетный разворот, а из вещей, обнаруженных Элис, мы захватили только те две, от которых ничего не было отколото. Два кривых кувшина, сделанных из того же самого материала, что и цветочные горшки.

Прибыв к римским развалинам, мы аккуратно срезали лопатой дёрн и принялись выгребать руками землю, ссыпая её горстями на расстеленную газету, пока яма не стала достаточно глубокой, затем положили туда принесённые кувшины, а пустое пространство заполнили землёй с газеты и накрыли дёрном.

Трудились мы всего в паре ярдов от места, где рабочие вскрывали курган, но сработали – благодаря придумке с газетой – до того чисто, что ни свежевырытой земли, ни других признаков нашей бурной деятельности на поверхности не осталось.

Обратно домой мы шли под мокрым светом луны (во всяком случае, трава была очень мокрой), посмеиваясь сквозь мятные леденцы во рту, и улеглись спать настолько бесшумно, что никто ничего не заметил.

А на другой день нагрянули «антикварности». День этот был очень жарким, и столы расставили под деревьями на лужайке. Вышло что-то вроде праздничного пикника в воскресной школе. В качестве угощения были выставлены дюжины разных тортов, пирогов и пирожных, хлеб, белый и чёрный, крыжовник и сливы, а ещё сэндвичи с джемом. Девочки украсили столы цветами – голубым шпорником и белыми кентерберийскими колокольчиками.

Около трёх часов дня с дороги донёсся шум приближающейся толпы, и вскорости в наш парадный холл начали заходить «антикварности», которые группками по двое, по трое, по шестеро и по семеро останавливались на лужайке. Вид у них был смущённый, и чувствовали они себя, похоже, не очень уютно. Словно и впрямь пришли на праздничный пикник в воскресную школу.

Потом появилось несколько джентльменов, похожих на учителей. Эти совсем не смущались и прямиком прошли к двери. И тогда дядя Альберта, который, не важничая, стоял в нашей спальне и подглядывал вместе с нами сквозь тюль занавесок на окнах за прибывающими «антикварностями», сказал:

– Полагаю, это явился их комитет. Пора!

Мы спустились вниз. Все в парадной одежде. И дядя Альберта принимал комитет, как барон-феодал вассалов. Он так и сыпал датами, рассказывал о стропильной балке, фронтонах, оконных средниках, фундаментах, записях, сэре Томасе Уайетте и поэзии, Юлии Цезаре и римских развалинах, покойницких и церквях, о лепнине «собачий зуб» до тех пор, пока это уйма сведений не смешалась в мозгах у Освальда.

Подозреваю, что дядя Альберта заметил наши широко разинутые рты и, видно, испугавшись, как бы головы у нас не лопнули от обилия сведений, прошептал:

– Идите и незаметно слейтесь с толпой.

Что мы тут же и сделали. На лужайке собралось ещё больше народа. Мужчины, женщины и один ребёнок. Девочка. Толстая. Мы попытались заговорить с ней, хотя она нам не понравилась. Она была в красном бархате, который на ней выглядел как обивка на кресле.

Разговора у нас не вышло. Мы сперва даже задумались, не из приюта ли она для глухонемых, где добрые учителя при всём старании не смогли её научить никаким словам, кроме «да» и «нет».

Но потом выяснилось, что мы ошиблись. Ноэль услышал, как она сказала своей маме:

– Зря ты меня привела сюда. Красивой чашки мне не досталось, и я от их чая не получила никакой радости.

Любопытно, сколько же ей надо слопать, чтобы получить радость от чая? Она ведь без всякой радости умяла пять кусков торта, не считая уймы маленьких пирожных и целой тарелки слив. А красивых чашек в нашем сервизе было всего двенадцать на такую-то уйму собравшихся.

Некоторые взрослые заводили с нами беседу, но без всякого интереса, просто из вежливости. Затем их президент произнёс речь про Моут-хаус, из которой мы ничего не поняли. Выступали с речами и прочие «антикварности», но и эти потоки слов излились за пределы нашего разумения, если не считать благодарностей за «щедрое гостеприимство», которые нас только смущали.

Затем Дора, Элис, Дейзи и миссис Петтигрю принялись разливать чай, а мы раздавали гостям чашки и тарелки.

Дядя Альберта завёл меня за куст, чтобы я посмотрел, как он вырывает остатки своих волос, обнаружив, что к нам пожаловали сто двадцать три «антикварности». («Это всё чай – он всегда их привлекает в неисчислимом количестве», – позже услышал я объяснение президента.)

И вот наступило время для римских развалин. Надев головные уборы (опять же как для пикника в воскресной школе), мы примкнули к процессии воодушевлённых «антикварностей», и наши сердца учащённо забились.

Многие из гостей несли с собой перекинутые через руку плащи, хотя погода стояла жаркая и на небе не было ни единого облачка. Но видно, такие уж это люди. Их дамы не расставались со шляпками. И ни одна душа не сняла перчаток, хотя в здешних, сельских, краях правила хорошего тона это вполне допускают.

Мы рассчитывали подобраться как можно ближе к месту, где будут копать, но дядя Альберта, украдкой подав нам знак отойти с ним в сторонку, сказал:

– Партер и бельэтаж предназначены для гостей, а хозяевам и хозяйкам нужно подняться на галёрку. С неё вам тоже всё будет прекрасно видно.