«Искатели сокровищ» и другие истории семейства Бэстейбл

И всё же умерь свой смех, читатель, иначе сам рискуешь прослыть не слишком умным. Ответа мы ожидали с полным на то основанием. Потому что одно из посланий (содержавшее наиболее пышные похвалы творению дяди Альберта в словах, почерпнутых из журнала «Спектейтор»), написанное на нашей фамильной бумаге и вложенное в конверт с гербом и адресом нашего индийского дяди, было подписано подлинными именем и фамилией Освальда Бэстейбла. Вот на эту-то эпистолу мы совершенно логично рассчитывали получить ответ. Ну и кто над кем должен смеяться?

Но ответа не последовало. И по прошествии ещё трёх дней все мы, разочарованные и приунывшие, почувствовали, что абсолютно выдохлись. Даже сознание того, что мы изрядно потрудились на пользу дяди Альберта, мало нас ободряло, если ободряло вообще. И наступил момент, когда Освальд вслух излил чувства, переполнявшие наши сердца.

Он сказал:

– Дальнейшее ожидание безнадёжно. Предлагаю обратиться к редактору с прямым вопросом: почему он не отвечает на письма?

– Ну и не ответит он тебе на него, как и на все прочие, – отмёл идею сокрушённый Ноэль. – Он ведь тебе ничего не должен. И знает, что ты ему ничего за это не сделаешь.

– А почему бы нам не поехать и не спросить у него? – подал другую мысль Г. О. – Пусть попробует не ответить, когда мы все засмотрим прямо ему в глаза.

– Не думаю, что он захочет с тобой встретиться, – покачала головой Дора. – И говори, пожалуйста, правильно. Не «засмотрим в глаза», а «посмотрим».

– А вот другой редактор захотел, когда я за свои прекрасные стихи получил гинею, – напомнил нам Ноэль.

– Не тот случай, – возразил ему всегда чётко улавливающий нюансы Освальд. – Ты явился к нему как автор, а значит, возраст твой не имел значения. Теперь же мы выступаем в роли представителей просвещённой читающей публики. И редактор, естественно, ожидает увидеть взрослых людей. Дора, полагаю, если ты нарядишься в одежду старой доброй Блейки, то сойдёшь за даму двадцати или даже тридцати лет.

У Доры немедленно сделался испуганный вид, и она заявила, что, по её мнению, такого делать не стоит.

– Тогда это сделаю я, – тут же вызвалась Элис. – Во-первых, мне ни капельки не страшно, а во‐вторых, я такого же роста, как и Дора. Только одна не пойду. Тебе, Освальд, тоже придётся одеться во взрослое платье и пойти со мной. Думаю, не так уж и трудно сделать такое для дяди Альберта.

– И тебе ведь понравится, – заметила Дора, возможно жалея о вечной своей манере слишком часто и чересчур поспешно заявлять о том, что того-то и сего-то делать не надо.

Но краски уже были смешаны, колер определён и менять его мы не собирались. (Чтоб вы знали, это аллегория, означающая «сжечь за собой мосты», что тоже, в свою очередь, аллегория.)

Мы решили отправиться с визитом на следующий день. Дикки и Освальд купили этому последнему накладную бороду и усы с проседью, так как, по его компетентному мнению, только эти атрибуты могли придать его мужественным, но моложавым чертам зрелость взрослого представителя читающей публики.

Девочки, не теряя времени, предприняли скрытные разбойничьи набеги на комнату миссис Блейк (нашей экономки), добыв там несколько деталей для маскарада, и среди них одну совершенно загадочную, похожую на кусок парика, которую домоправительница носит по воскресеньям. Джейн, наша служанка, сказала, что эта штука – накладка из волос с гордым названием «Преображение» и её носят даже герцогини.

Вечером мы, соблюдая усиленную конспирацию, предприняли пробное переодевание, и вещи миссис Блейк были после примерки тайно возвращены на место.

Дора сделала Элис причёску. Собрала вверх её собственные, данные ей от природы волосы, привязала к ним длинный шиньон из волос, принадлежавший миссис Блейк, затем свернула всё вместе в пучок, похожий на булочку, заколола его множеством шпилек, спереди прикрепила кусок парика, то бишь «Преображение», и, наконец, поверх всего этого надела воскресную шляпку миссис Блейк, очень весёленькую, с половиной синей искусственной птицы на ней.

Когда с причёской было покончено, на Элис надели несколько нижних юбок и коричневое платье, под которое в слишком свободных местах пришлось подпихнуть чулки и носовые платки. Чёрный жакет и красный галстук в качестве завершающего штриха показались нам вполне сносными, и мы решили, что так сойдёт.

Настала очередь Освальда. Выйдя из комнаты, он тайно облачился в свой маскарадный костюм, однако, когда наш герой, кардинально преображённый, предстал перед остальными в бороде и усах, а также отцовской шляпе, никто из них, вопреки его предвкушениям, от восторга не ахнул. Они покатились со смеху, прямо-таки животы надорвали от хохота.