«Искатели сокровищ» и другие истории семейства Бэстейбл

В ПАМЯТЬ О БИЛЛИ СИМПКИНСЕ,

погибшем за королеву и страну.

Слава ему

и всем другим храбрым солдатам!

Доска была слишком мала для первоначального варианта, поэтому текст пришлось чуть-чуть сократить, а от стихов вообще отказаться.

Когда буквы тоже высохли, мы занялись установкой памятника. Копать пришлось достаточно глубоко, иначе колышки не вставали ровно и крепко, но тут нам помог садовник.

Девочки сплели венки из белых цветов: роз, кентерберийских колокольчиков, лилий, гвоздик, душистого горошка и маргариток и повесили их на концы колышков поверх доски.

Думаю, знай Билл Симпкинс, как нам его жаль, он бы порадовался. Освальд питает надежду, что, если ему самому суждено пасть на поле жестокой битвы (а это самая большая его мечта), кто-нибудь станет о нём сожалеть так же, как он о Билле. Вот и всё.

Когда памятник украсили венками, а оставшимися цветами выстлали его подножие, мы написали письмо вдове.

Дорогая миссис Симпкинс!

Нам очень жаль насчёт турнепса и прочего, и мы нижайше просим у Вас прощения.

А Вашему храброму Биллу мы установили памятник.

Мы все подписались, и Элис отнесла письмо миссис Симпкинс. Та прочитала, а потом понесла что-то вроде того, что лучше бы нам пораскинуть мозгами и перестать идиотничать, издеваясь над людским горем.

Тут Элис, как она мне потом призналась, не смогла сдержать слёз и воскликнула:

– Это не так! Не так! Дорогая миссис Симпкинс! Пойдёмте со мной! Поглядите сами! Вы даже не знаете, как нам жаль Билла! Пойдёмте, и поглядите! Ну, давайте пойдём и посмотрим! Мы можем пройти через церковный двор! Остальные оттуда уже ушли, чтобы вы там могли побыть в тишине. Ну, пойдёмте!

И миссис Симпкинс пошла. И, когда прочитала, что мы написали, а Элис прочла ей стихи, на которые не хватило места, она тяжело привалилась к стене возле могилы, то есть, конечно же, возле памятника, и Элис её обняла, и они обе горько заплакали.

Бедная мать солдата была очень довольна. И турнепс она нам совершенно простила. С тех пор мы стали друзьями, но больше нас всех, остальных, она отличала Элис, как, между прочим, и многие другие, хотя в чём тут причина, не знаю.

Мы стали приносить каждый день к памятнику Билла свежие цветы, и, мне кажется, его матери это нравилось, хотя она нас и заставила перенести памятник от церковной ограды в угол нашего сада, под бобовник, откуда он уже не был виден из церкви, хотя с дороги просматривался по-прежнему достаточно чётко.

Миссис Симпкинс, однако, то ли не замечала этого, то ли не догадывалась и приходила полюбоваться свежими венками в наш сад. Когда белые цветы кончились, мы стали плести пёстрые венки, и бедная мать погибшего солдата была довольна не меньше, чем прежде.

Так продолжалось примерно недели две. И вот однажды, когда девочки как раз украшали памятник свежими цветами, на дороге появился солдат в красном мундире. Шёл он, одной рукой опираясь на палку, а в другой, которая у него висела на перевязи, нёс узелок из синего хлопкового носового платка. Поравнявшись с нами, он остановился и сперва просто смотрел, а затем, шагнув ближе, облокотился о стену и прочитал чёрную надпись на белом памятнике.

Лицо его вдруг расплылось в широкой улыбке, и он воскликнул:

– Ну и дела! Во прославили!

Он снова вслух, полушёпотом, прочитал надпись на памятнике и после завершающих слов про всех других храбрых солдат объявил:

– Ну да. Вот я точно такой.

Он это так сказал, будто в честь него мы и поставили памятник.

Освальда возмутило нахальство солдата, и он парировал:

– Смею подозревать, вы не столь хороши, как воображаете, и написанное здесь отношения к вам не имеет, томми.

Конечно же, Освальд знал из Киплинга, что именно таково собирательное название пехотинцев.

– Сам ты томми, оголец, – улыбнулся солдат. – А я-то именно он самый и есть, – указал служивый на памятник.

Мы вросли в землю там, где стояли.

Первой из нас обрела дар речи Элис.

– Тогда, значит, вы – Билл? И вы не погибли? – пролепетала она. – О, я так рада! Позвольте мне рассказать вашей маме!

Она бросилась со всех ног к белёному коттеджу. Мы – за ней. Билл из-за хромоты не мог за нами угнаться, но и он поспешал что было мочи.

Мы все принялись барабанить в дверь и кричать:

– Выходите! Выходите!

Когда вдова отворила нам, мы все пооткрывали рты, собираясь заговорить, но она, отпихнув нас, вихрем кинулась по садовой дорожке. Никогда раньше не видел, чтобы взрослая женщина неслась во всю прыть, но ведь навстречу ей шёл её мальчик, её Билл.

Она столкнулась с ним у ворот. Прямо влетела в него. Вцепилась. И зарыдала гораздо сильнее и громче, чем когда узнала о его гибели.

Мы все принялись пожимать руку солдату и говорить, как мы рады.