«Искатели сокровищ» и другие истории семейства Бэстейбл

Мы тут же проделали кочергой в потолке девять дырок и подставили под них вёдра, жестяные ванны и тазы. Воды на полу стало меньше, но нам всё равно пришлось работать как проклятым, и миссис Петтигрю с Элис трудились наравне с нами.

Примерно в пять утра дождь прекратился. К семи вода стала литься не так стремительно, и вскоре струи сменились вялой капелью. Каторжные труды наконец можно было прекратить.

Первый раз за всю свою жизнь я не спал целую ночь, и мне хотелось, чтобы такое случалось почаще. Утром мы так и не стали ложиться. Оделись и сошли вниз. Зато во второй половине дня дружно заснули, хотя в наши намерения это совсем не входило.

Перед завтраком Освальд поднялся на крышу, чтобы найти дыру, сквозь которую проник дождь. Дыра нигде не обнаруживалась, зато нашёлся крикетный мячик. Он заткнул верх трубы, тянувшейся, как выяснилось впоследствии, сквозь стену дома ко рву.

Вывод людей понимающих, которые после завтрака поднялись установить причину потопа, был следующий: ливень так сильно хлестал по плоской крыше, что заполнил её водой до краёв ограждения, и дождевая влага, перехлёстывая через них, хлынула в дом. Будь со сточной трубой всё в порядке, сказали они, такого бы не произошло, но трубу явно что-то заткнуло, хотя теперь никаких засоров нет. Это они проверили, пропустив сквозь трубу ёршик, и пришли к выводу, что ливень, по-видимому, в итоге всё-таки вытолкнул засор.

Освальд их слушал, теребя в кармане дрожащими пальцами влажный крикетный мячик. Он знал, что` заткнуло трубу, и мог бы им объяснить. Тот самый «засор», как они это называли, лежал сейчас у него в кармане, однако признание застревало засором в оробевшем горле.

Я не защищаю его. Но попробовали бы сами признаться, что стали невольной причиной ночного кошмара, скорой на расправу миссис Петтигрю. Хотя, по мнению Освальда, даже эти, вполне основательные, причины не извиняют его молчания.

В тот вечер, за чаем, дядя Альберта тоже сначала был молчалив, а потом, окинув нашу компанию умным, проницательным взглядом, сказал:

– Странная штука случилась вчера, когда, как вы знаете, состязались удильщики. Бьеф специально для них наполнили до краёв, но в самый разгар состязания какой-то неутомимый озорник открыл шлюз и выпустил воду, испортив им праздник. Да, Элис, дождь вскоре и впрямь полил, но он бы удильщикам ничего не испортил. Дождь они даже любят. А вот проделка со шлюзом их так разгневала, что многие и обедать не стали, а тут же отбыли на поезде в Лондон, и половина еды, которую приготовили для них в «Розе и короне», пропала. Но хуже всего вышло с баржей. Она сидела на мели в нижнем бьефе. Резко прибывшей водой её подняло, понесло по реке и вскоре перевернуло. Груз, который она везла, весь высыпался и утонул. Это был уголь.

И пока он всё это говорил, четверо из нас сидели, потупив смущённые взгляды. Кто-то пытался есть хлеб с маслом, вдруг ставший почему-то таким сухим, что никак не жевался, а кто-то пил чай, попадавший не в то горло и брызгавший изо рта.

Когда дядя Альберта наконец умолк, Элис сказала:

– Это были мы.

Вслед за чем все четверо, охваченные глубочайшим раскаянием, исповедались ему в своих прегрешениях. Освальд, правда, больше помалкивал, не переставая вертеть в кармане крикетный мячик и мучаясь от сознания, что не сумел повести себя как мужчина, когда дядя Альберта попросил его перед чаем рассказать о ночном происшествии.

Выслушав нас, дядя Альберта в очень простых и ясных словах растолковал, что именно мы сотворили, скольким людям испортили удовольствие и сколько отцовских денег пустили на ветер. Ведь теперь нашему отцу придётся оплатить подъём угля со дна реки, и хорошо ещё, если уголь удастся поднять, ибо в противном случае отец будет вынужден возместить целиком его стоимость.

Тут Элис совсем уже низко склонила голову над своей тарелкой, из глаз её брызнули слёзы, и она проговорила убитым голосом:

– Безнадёжно. Мы пытались, с тех пор как сюда приехали, быть хорошими. Вы даже себе не представляете, как мы сильно пытались. Но всё безнадёжно. Мы такие плохие, что хуже нас, по-моему, нет детей в целом мире, и лучше всего, по-моему, нам будет всем умереть.

Слова её были ужасны, и мы под их впечатлением словно окаменели, хотя Освальд всё же нашёл в себе силы взглянуть, как воспринял их дядя Альберта.

А тот очень серьёзно сказал:

– Тебе стыдно, моя дорогая девочка, и я хочу, чтобы ты и вы все стыдились того, что сделали. И вы будете за это наказаны.

И мы были наказаны. Нам перестали давать карманные деньги, запретили ходить к реке, наложили ещё уйму всяких запретов и ограничений, а также заставили заниматься полезным, но неприятным трудом.

– Но, – продолжал дядя Альберта, – это не значит, что ваши попытки стать хорошими безнадёжны. Да, пока вы невероятно озорные и утомительно деятельные.

Элис снова заревела, а следом за ней – и Дикки с Ноэлем.

– Но вы не хуже всех детей в мире. Никоим образом.

Дядя Альберта встал, поправил воротничок и засунул руки в карманы.