«Искатели сокровищ» и другие истории семейства Бэстейбл

– Я знаю, где лежит лом, – объявила Элис. – Мы с Дикки вчера ходили туда, пока ты злил… – Она собиралась сказать «злился», я знаю, но спохватилась и вспомнила о приличиях, и Освальд на неё не обиделся, а она продолжила: – Ну, вчера, когда ты поднялся наверх. Вот мы и увидели, как смотритель открыл шлюз и выпустил воду. Это ведь очень просто. Правда, Дикки?

– Не труднее рукопожатия, – подтвердил он. – К тому же я знаю место, в котором он держит ещё одну штуку для таких дел. Так что голосую «за».

– Тогда сделаем же, коль умеем! – провозгласил Ноэль, словно бы декламируя стихи. – И барочники благословят имена неизвестных своих благодетелей, а возможно, и сложат песню, которую станут петь зимними вечерами у жарко пылающего очага в своём напалубном домике, передавая по кругу рождественскую чашу.

Подозреваю, что Ноэль так загорелся больше не из благородства, а из желания посмотреть, как открывается шлюз, хотя, может быть, я не совсем справедлив к нему.

Мы посидели, глядя ещё какое-то время на баржу, а затем Освальд сказал, что не возражает вернуться к воротам шлюза, чтобы посмотреть на лом и какую-то ещё штуку, которую видел Дикки. Иными словами, сам Освальд ничего делать со шлюзом не предполагал и не слишком-то воспламенился от этой идеи, даже когда её предложила Элис.

Однако, когда мы добрались до Стоунхэмского шлюза и Дикки, вытащив из-под кустов бузины за упавшим деревом два тяжеленных лома, принялся колотить по затвору ворот, Освальд счёл, что с его стороны будет малодушно и не по-мужски остаться в стороне, и тоже принялся колотить.

Потрудиться пришлось отчаянно, однако мы справились и открыли шлюз, не уронив при этом в воду лом, как бывает даже с людьми постарше нас, но глупее.

Вода потекла, зелёная и такая плотная с виду, что, казалось, её хоть ножом режь. Она, бурля, устремилась в шлюз и там вспенивалась, будто укутывая ещё недавно почти пустое дно пышным белым покрывалом. Мы налегли на запор ворот, открыли водослив, колёса и цепи пришли в движение, и в шлюз ринулся по камням настоящий великолепный водопад, который, крутясь, заканчивал путь в бьефе.

Уже само это прекрасное зрелище было достаточной наградой за наши усилия. И окончательно становилось радостно на душе, стоило лишь подумать о невыразимой благодарности, которую, конечно же, испытают к нам барочники, когда, вернувшись на свою баржу, обнаружат, что она больше не зарывается дном в мерзкую грязь, а весело прыгает на вольно дышащей волнами глади реки.

Открыв все запоры, мы позволили себе немного полюбоваться выпущенной на волю водной стихией, а затем пошли домой. По нашему общему мнению, так было гораздо лучше и благороднее, чем ждать благодарности за добрый дружеский поступок от тех, для кого мы старались. К тому же близилось время обеда, а ещё Освальду показалось, что скоро начнётся дождь.

По пути домой мы условились не рассказывать остальным о своём поступке, иначе бы получилось, будто мы хвастаемся золотым деянием.

– В итоге-то слух об этом до них всё равно дойдёт, – сказал Ноэль. – Благодарные барочники непременно начнут восславлять нас, и тогда история о неизвестных помощниках станет главным предметом для разговоров у каждого деревенского камелька. Вот тогда пусть её и запишут в «Книгу золотых деяний».

В таком приподнятом настроении мы и двигались к дому, а по пути к нам присоединились Денни и Г. О., которые всё время, что мы трудились, рыбачили во рву, но ничего не поймали.

Освальд очень хорошо предсказывает погоду. Во всяком случае, я много слышал об этом. Вот и тогда ему показалось, что будет дождь, и дождь действительно начался. Во время обеда. Сильный, со вспышками молний, раскатами грома, он лил даже не струями, а широкими полосами воды, которые от порывов свистящего ветра метались в разные стороны, как простыни.

Когда настало время ложиться, мы преспокойно поднялись в свою комнату. Настроение было у нас превосходное, ни тени каких-то дурных предчувствий не омрачало его. Помню, что Дикки с Освальдом, перед тем как лечь, посостязались в борьбе, и Освальд победил, а потом погрузился в глубокий сон, который был неожиданно прерван посреди ночи чьей-то рукой у него на лице. Очень холодной и мокрой рукой. Естественно, Освальд ответил ударом, и тут послышался хриплый шёпот:

– Не будь ослом. У тебя спички есть? В моей кровати полно воды. Она льётся с потолка.

В мозгу Освальда, не до конца ещё проснувшемся, было мелькнула мысль, что, открыв шлюз, мы затопили какой-нибудь тайный проход, ведущий на крышу Моут-хауса, но, окончательно пробудившись, он понял: подобное невозможно. Река-то текла много ниже.

Спички у него были. Он ведь, как я уже говорил, очень предусмотрительный и запасливый человек. Чиркнув спичкой, Освальд зажёг свечу и принялся вместе с Дикки, чья мокрая рука разбудила его, обозревать невероятное зрелище.

Пол нашей спальни, куда ни глянь, покрывали лужи. Кровать Дикки словно стояла посреди пруда, а с потолка из доброй дюжины мест обильно лилась вода, и там, где это происходило, потолок посинел, хотя в других местах оставался, как прежде, белым.