Искатели закономерностей: Как аутизм способствует человеческой изобретательности

Легко вообразить, что после того, как у нас развился язык, мы смогли выдвигать гипотетические идеи по принципу «если-и-тогда», что дало толчок развитию нашей способности изобретать[223]. Было бы хорошо, если бы исход битвы между этими двумя крупными соперничающими теориями изобретательства могла разрешить хронология: что появилось первым — механизм систематизации или язык? К сожалению, этот вариант здесь не годится, поскольку оба они возникли примерно в одно и то же время — около 70 000–100 000 лет назад. Поэтому другим способом решить этот вопрос может стать применение принципа экономии: нужен ли язык при изобретении или оно может происходить и в отсутствие языка? Иначе говоря, может ли механизм систематизации, независимо от языка, быть объяснением изобретательства?

Слово «язык» в действительности не слишком помогает, так как это собирательное понятие. Поэтому прежде всего давайте разделим понятие языка на несколько ключевых компонентов, начиная с речи. Мы можем исключить речь как достаточный фактор для изобретательства, поскольку физиологический аппарат для речи имелся у наших предков-гоминид по крайней мере уже 600 000 лет назад. Мы знаем это, потому что подъязычная кость в передней части шеи, играющая важнейшую роль в речи и артикуляции, существовала (в современной человеческой форме) у Homo erectus, а также у неандертальцев[224]. В то же время, как мы видели в главе 5, по археологическим данным, генеративное изобретение появляется только около 70 000–100 000 лет назад. Итак, одна лишь речь не может объяснить расцвет способности человека изобретать во время когнитивной революции.

Как насчет коммуникации, отличной от речи? У многих видов есть системы коммуникации, хотя и нет речи. Например, пчелы исполняют «танцы», чтобы уведомить других пчел о том, где найти пыльцу, а птицы поют (часто на рассвете), чтобы привлечь представителей противоположного пола своего вида в брачный сезон[225]. Верветки издают сигналы тревоги, если замечают тигра, змею или орла, после чего другие мартышки забираются на дерево и смотрят в траву или в небо в зависимости от того, о каком хищнике было «объявлено»[226]. Тем не менее, как было сказано в главе 6, мы не видим, чтобы другие виды изобретали. Таким образом, наличия системы коммуникации как таковой, по всей видимости, недостаточно для развития способности изобретать.

Так, может, есть какой-то другой аспект языка, обеспечивающий людям возможность изобретений? Как насчет рекурсии, которая, по мнению лингвиста Ноама Хомского, свойственна исключительно человеку?[227] (Рекурсия — процесс внутри самого процесса, который может повторяться бесконечно.) Я собираюсь рассмотреть рекурсию более подробно, поскольку это замечательное явление и хороший претендент на объяснение того, как мы изобретаем.

Один из примеров рекурсии — включение. Если мы возьмем предложение «У Алекса есть красная машина» и включим в него оборот «которого вы хорошо знаете», мы получим предложение «У Алекса, которого вы хорошо знаете, есть красная машина». Удивительная сила рекурсии заключается в том, что мы можем продолжать включения, создавая все больше и больше слоев, как у матрешки. Так, если в предыдущий пример включить фразу «которая припаркована там», мы построим предложение «У Алекса, которого вы хорошо знаете, есть красная машина, которая припаркована там». Теоретически подобная рекурсия может продолжаться бесконечно. Нетрудно представить, что обладание способностью брать фразы, включать их в другие и создавать все более сложные языковые структуры, позволяло людям распространить эту способность и на изобретение новых вещей. По сути, эти фразы — строительные блоки предложения (клаузы и подвыражения в грамматике).

Второй пример рекурсии — это то, как из конечного числа слов мы можем создать бесконечное число предложений. Нейробиолог Андрей Вышедский предлагает нам вообразить язык, состоящий из 1000 существительных, в том числе «миска» и «чашка». Он дает примеры добавления пространственного предлога «позади» к нашему словарю из 1000 слов. Внезапно у нас появляется огромное количество фраз, состоящих из трех слов, таких как «миска позади чашки» или «чашка позади миски». Если точнее, число различных мысленных образов, которые можно назвать, возрастает от тысячи до миллиона (по его расчетам, 1000 × 1 × 1000).