Искатели закономерностей: Как аутизм способствует человеческой изобретательности

Далее Вышедский предлагает нам вообразить добавление второго пространственного предлога, такого как «на». Теперь мы можем создать невероятно большое число фраз, состоящих из пяти слов, таких как «чашка на тарелке позади миски». Внезапно у нас появляется возможность обсудить гораздо больше тем, чем просто указать на миску и сказать «миска». Собственно, по подсчетам Вышедского, при добавлении этих двух пространственных предлогов к нашему словарю из 1000 слов число различных мысленных образов, которые мы можем назвать, подскакивает до 4 млрд (1000 × 2 × 1000 × 2 × 1000). Это еще один удивительный пример рекурсии. Вышедский называет этот мощный рост в направлении бесконечного числа предложений «волшебством».

Итак, является ли рекурсивное свойство языка конкурирующей теорией человеческого изобретения? Я так не думаю по нескольким причинам.

Во-первых, рекурсию можно встретить не только в языке — это также важнейшая особенность музыки[228]. Учитывая роль систематизации в изобретении музыки, которую мы обсуждали в главе 5, можно предположить, что, вероятно, как раз механизм систематизации создал условия для рекурсии, а не наоборот. Рассмотрим, как умозаключение по принципу «если-и-тогда» соотносится с упомянутым ранее примером рекурсии: «Если я возьму фразу "У Алекса есть красная машина" и включу в нее "которого вы хорошо знаете", тогда получится фраза "У Алекса, которого вы хорошо знаете, есть красная машина"».

Во-вторых, люди, потерявшие способность говорить в результате инсульта, или те, чья речь изначально не была развита, могут тем не менее быть замечательными музыкантами[229]. Это еще одно подтверждение того, что для создания музыки вам не нужна лингвистическая рекурсия, но нужен механизм систематизации[230].

В-третьих, еще задолго до того, как младенец осваивает лингвистическую рекурсию, его могут завораживать различные ритмические паттерны во время каких-нибудь простых игр с матерью вроде «ладушки-ладушки»[231]. Это говорит о том, что младенцы способны улавливать закономерности «если-и-тогда» без лингвистической рекурсии[232]. Такие ритмические рисунки могут содержать включенные элементы, где различные последовательности будут добавляться друг к другу. Например, мать может распевать «ладушки-ладушки», потом переключиться на стишок «гуси-гуси», а затем вернуться к «ладушки-ладушки», и ребенок будет следовать ритму, просто используя умозаключение «если-и-тогда».

Обратимся к последней важной составляющей человеческого языка — синтаксису. Синтаксис невероятно важен. Он позволяет нам менять фразу «dog bites man» (собака кусает человека) на «man bites dog» (человек кусает собаку), каждая из которых имеет совершенно разное значение лишь за счет разделения фразы на отдельные составляющие (в данном случае три слова) и перемены положения первого и последнего слова (подлежащее и дополнение). Легко вообразить, какие возможности открывал синтаксис для нашего ума: новые образы и идеи, что, по сути, и есть изобретение[233].

Но и в данном случае я не нахожу, что лингвистический синтаксис способен конкурировать с механизмом систематизации в качестве теории изобретательства, поскольку сам синтаксис — достояние механизма систематизации. Вдумайтесь, как механизм систематизации запускает алгоритм «если-и-тогда»: «Если числовая последовательность представляет собой 1–2–3 и первую цифру поменять местами с последней, тогда числовая последовательность примет вид 3–2–1». Последовательности слов могут пройти через тот же конвейер «если-и-тогда»: «Если есть фраза "dog bites man" и в ней первое и последнее слово поменять местами, тогда получится фраза "man bites dog"». Не вижу я и того, чтобы синтаксис был важен для изобретения, но, согласно моей теории, необходимо рассуждение по принципу «если-и-тогда». Без него изобретений не было бы.

Итак, 70 000–100 000 лет назад мышление по принципу «если-и-тогда» дало людям возможность переставлять любые переменные внутри любой системы: «Если я возьму прямое заостренное орудие и придам ему кривую форму, тогда оно может стать рыболовным крючком». Механизм систематизации позволял (и до сих пор позволяет) творить настоящее волшебство — бесконечные изобретения. А такие функции, как рекурсия и синтаксис, оказались попутным преимуществом мышления в духе «если-и-тогда». Они, в свою очередь, превратили простой язык в сложный. Несомненно, это был двухсторонний процесс, поскольку язык облегчал умозаключения по принципу «если-и-тогда», позволяя нам облекать наши новые идеи в слова, а затем играть со словами, чтобы придумать новые идеи.