Искра и Тьма (СИ)

Семен знал эту историю, он слышал эти слова из других уст. Хозяин читал, водя пальцем по строкам, покашливая в кулак и поглаживая бороду, а Безбородый слушал, словно завороженный. Когда Глеб на секунду умолк, переворачивая страницу, Семен, к немалому удивлению всех присутствующих, продолжил текст, причем слово в слово, по памяти — он отличался поразительной памятью.

— Ты читал эту книгу? — спросил Глеб.

— Я не умею читать. Мне рассказывал ееМирт…

— …из Суна, — дополнил хозяин. — Так написано на первой странице…

— Я знал его.

— Прости, чего?

— Я знал его, — повторил Семен. — Мы сидели вместе в Порче, в каменоломнях. Он был чудной старик, слепой, болявый, но такой… смешной. Мы подшучивали над ним. Но Мирт не обижался и рассказывал по вечерам свои истории. Весь лагерь слушал как завороженный. Месяцев пять — всего ничего, — а потом он умер. Один из стражников забил его палкой до смерти просто потому, что он сильно кашлял, надоел, видишь ли… Спустя три дня того стражника столкнули со скалы в карьер — так ему, собаке, и надо.

— Мирт из Суна, ученый человек, сидел с ворами и убийцами в тюрьме? Ох, прости меня, я не хотел…

— Если ты думаешь, что тюрьма только для тех, кто ворует, то ты сильно ошибаешься. Тюрьма для всех, кто мешает сильным мира сего. Для меня и, может статься, для тебя, хозяин.

Этот день глубоко врезался в память Семена. Мудрец Мирт, дорогой его сердцу человек, с тех пор прочно ассоциировался с домом Глеба. Вечерами Семен все чаще вспоминал и кметя, и старого друга, и… что-то надломилось в его душе.

Буй Синий — маленький, худющий хольд с узким обветренным лицом, на котором красовались пышнейшие усы и борода, подошел к Семену, ведя за собой пленника.

— Во! Козленка, самого горластого, привел к тебе, командир. — Он подтолкнул мускулистого парня: незапоминающееся лицо, рубаха разорвана, волосатая грудь расцарапана, руки связаны за спиной. Однако в глубоко посаженных глазах, глядевших исподлобья, по-волчьи, читались ум и дерзость. — Их вожак, не иначе. Ты бы видел, как он пынал своих — зверюга! И мы его арканом, собаку! Еле свалили — брыкался, аки конь норовистый! У-ух, дурик куелдый! — с этими словами Буй отвесил парню подзатыльник, — правда, ему для этого пришлось подпрыгнуть. — Ну, а тыперь тебе Асмунд яйца-то так скрутить, шшо будыш верешшат, аки баба на сносях!

— Не трогайте его, — приказал Семен. — Пока. Возьмем хлопца с собой, там посмотрим.

— Оставим лободырю етого на вкусное! Ето хорошо! Ух, позабавимся! Ужо я тыбе раскаленный прут пряаамо в…

— Уйди, Синий, будь добр, а то у меня голова уже от тебя заболела.

— Хорошо! Иди, хер бородатый, ха-ха!

Парень взглянул на Безбородого с нескрываемой ненавистью.

— Не надо так на меня глядеть, — сказал Семен. — Это наводит на меня скуку.

На закате Сечь добралась до перекрестка двух больших дорог. Тут был поселок, который так и звался: Перекресток. Разбойничья рать, среди которых походили на добрых воинов только мечники Путяты, составлявшие личную гвардию князя, с воплями и гиканьем вынырнула из подлеска, распугав местных жителей.

Поселок Перекресток славился далеко за пределами Воиграда. Постоялых дворов, таверн и забегаловок тут было так много, что воинство Военега могло без труда разместиться здесь целиком.

Первым делом Военег строжайше приказал никого не трогать и не обижать. Затем спросил, где лучше всего им остановиться. Ответил Ляшко:

— Лучше всего у Татианы.

— Почему? — спросил князь, чем ввел гридя в ступор. Ему на помощь пришел Семен:

— Там чисто, уютно, блюда вкусные и вино неразбавленное. Но хозяйка, сиречь Татиана, маленько ворчлива…

— Трудный человек, да, — согласился Тур. — За словом в карман не лезет. Прямо скажу — скверная баба.

— Очень интересно. Хорошо, остановимся у скверной бабы.

Постоялый двор «У Татианы» ничем особенным не отличался: двухэтажный терем, баня, конюшня, колодец — все в традиционном вересском стиле.

Хозяйка — дородная женщина с квадратным некрасивым лицом, на котором хмуро поблескивали глазки-булавки, — неторопливо отчитывала понурого мужика-холопа, вытирая руки полотенцем. Гостей Татиана смерила жестким взглядом.

— Здравствуй, хозяюшка! — приторно начал Военег, но Татиана оборвала его:

— Здесь тебе не царские хоромы. Лебезить будешь перед Мечеславом, княже.

— Никогда ни перед кем не лебезил, уважаемая. — С лица Военега так и не сошла улыбка.

— Говори напрямик, чего надо тебе и твоим колобродям!

Военег спрыгнул с коня и подошел к хозяйке. Их взгляды скрестились.

— Остра! — сказал Военег. — Остра, тетя! Меня предупреждали. Будь по-твоему, скажу как положено: пусти, женщина, переночевать и хлеб-соль вкусить!

— Пущу…

— Спасибо на добром слове.

— Но если посмеешь…

— Не посмею, матушка. Не посмею. Откуда ты меня знаешь?

— Я все знаю, милок.

— Ты что, ведьма?

— Не обязательно быть ведьмой, чтобы понять, кто перед тобой стоит. Вы еще в поле ехали, а ребятня наша уже засекла вас: «Князь Военег едет, мать! Военег, со своими душегубами!»

— Ну зачем же сразу душегубами?

— А то нет? Кто в Лосином урочище намедни ребят порешил?