Но отец считал иначе. Раньше она думала: ничто не может ранить ее больнее, чем осознание того, что Джон Смит — выдуманное имя. Она с готовностью отдала то, что уже никогда не вернешь, — не только свою девственность, но и собственную гордость. Однако сейчас… сейчас рана становилась все глубже: ее ранило выражение отцовского лица, когда он понял, что Бет — «подпорченный товар».
— Папочка, пожалуйста, — взмолилась она. — Я не виновата…
И он ухватился за соломинку.
— Тогда кто так с тобой поступил? — заскрипело его пересохшее горло. — Кто тебя обидел?
Бет вспомнила влажное и нежное прикосновение губ Джона, когда они скользили по ее ногам, все выше и выше, а потом льнули к ее губам…
— Никто, — услышала она свой голос.
Отец сжал кулаки.
— Я убью его! Я убью его за то, что он посмел к тебе прикоснуться. — Отец говорил неистово. Отрывисто и резко. — Кто о-он-н?!
В какую-то секунду Бет едва не засмеялась.
— Вот поэтому я ничего тебе и не сказала, — повернула она голову к нему. И в следующее мгновение сама испугалась того, что стояло за этими словами, но уже не могла остановиться. — Именно поэтому я обратилась в клинику. Потому что знала, что ты именно так и отреагируешь.
От ее злости дрожали занавески, ногти впились в ладони. Бет почувствовала себя гидрой: как будто отец отрубил ей голову и на ее месте выросла другая, вдвое сильнее и опаснее.
Где-то в глубине души Бет осознавала, что стала женщиной не потому, что переспала с парнем. И не потому, что забеременела и пыталась избавиться от ребенка. Просто-напросто, когда к тебе наперекор всему продолжают относиться как к ребенку, хотя ты уже давно выросла…
Отец недоуменно уставился на нее.
— А я тебя совсем не знаю, — негромко проговорил он, развернулся, как робот, и ушел.
Джанин понимала, что отчасти ее роль женщины, пришедшей делать аборт, включала и обман своих единомышленников. Они с Алленом обговаривали, как безопаснее сделать намеченное. Своеобразной проверкой перед тем, как она войдет в Центр, должен был стать проход через толпу протестующих. Если она сумеет пройти мимо активистов, выступающих за запрещение абортов, в своем белом парике и толстовке с капюшоном (чтобы скрыть лицо), — тогда, скорее всего, она сможет убедить и работников клиники, что она не Джанин, а Фиона. К тому же, если во время ее прохода мимо активистов ей не будут кричать то же, что и остальным женщинам, это может вызвать подозрение.
В результате единственным человеком, который знал, что это она, был Аллен. Когда Джанин подходила к дверям Центра, их взгляды встретились, и он сразу же отвернулся к другому своему соратнику. Но это не означало, что активисты не станут пытаться привлечь ее внимание. Это в Центре подобные проявления считали агрессией, а на ее взгляд, такое поведение было лишь естественным проявлением гражданской позиции: если видишь, как убивают человека, неужели останешься в стороне?
— Доброе утро, — поздоровалась Этель и протянула через забор небольшой розовый кулечек. — Я могу сделать вам подарок?
Сердце Джанин бешено заколотилось. Она не могла говорить: вдруг Этель узнает ее по голосу? Так что просто протянула руку и выхватила «благодатный кулечек».
— Вы не обязаны через это проходить, — торжествующе произнесла Этель. И Джанин знала, чему она радуется: считалось, что если ты заставил женщину взять у тебя кулечек, значит ты уже зародил в ней сомнения. — Мы можем помочь!
Джанин отвернулась и нажала кнопку интеркома на двери Центра. Послышался зуммер, и ее впустили внутрь. В приемной сидело еще человек десять — молодые и пожилые женщины, спокойные и нервные, белые и темнокожие. У женщины за столом регистратуры был бейдж — «Ванита». Джанин назвалась вымышленным именем Фиона, и Ванита маркером выделила ее имя в списке.
— Вы последняя, — взглянула она на часы. — Вас проводят сдать анализы, а потом, после консультации, сделают УЗИ, чтобы не терять время. В итоге вам придется лишь немного посидеть под дверью к специалисту. Что скажете?
Джанин молчала. Молчала, подозревая, что из-за нервозности не сможет сыграть роль шпионки. Только она не предполагала, что, как ни молчи, а внезапно нахлынувшая волна буквально собьет ее с ног и заставит видеть перед собой не владелицу клиники за стойкой регистратуры, а другую приемную, куда она обратилась много лет назад, в другом штате.
— Молчание — знак согласия, — улыбнулась Ванита и похлопала Джанин по руке. — Я знаю, что вы нервничаете, но обещаю: мы поможем вам пройти этот путь.
Джанин тут же провели в глубь здания, чтобы она могла сдать кровь для определения группы, а также мочу на анализ. Мочу Джанин принесла с собой в сумочке, в баночке от детского питания. Аллен взял ее у кого-то, кто мог получить ее от знакомой беременной, которая не задавала лишних вопросов. Так что в туалете Джанин лишь перелила мочу из баночки в емкость для анализов.