Искра надежды

Луи прекрасно знал, что восемьдесят восемь процентов абортов происходит на первых двенадцати неделях беременности, но противники абортов вели себя так, как будто эти эмбрионы весили уже по два с половиной килограмма и держали бутылочку в руках.

— Вы что, защищаете его? — округлив глаза, повернулась Джой к Джанин. — После того, как он вас ударил?

— Я просто хочу сказать… если бы это было правильным, тогда не было бы таких психов, как он.

Иззи пристально посмотрела на нее.

— Такой чуши, переворачивающей все с ног на голову, я еще не слышала.

— Неужели? Вы же хотите защищать детей законами, которые наказывают насильников, растлителей малолетних и убийц. В чем здесь разница?

— Разница в том, что они еще не дети, — возразила Иззи. — Это эмбрионы.

— Быть может, они нерожденные, но уже люди.

— Бог мой! — воскликнула Джой. — Заткните ей рот, или я сама это сделаю.

Джанин скрестила руки на груди.

— Простите. Я понимаю, что он безумец, но вы не сможете назвать мне ни одной веской причины, по которой можно убить ребенка.

Луи посмотрел на нее.

— Она права, — прошептал врач, и остальные недоуменно уставились на него. — Не существует ни одной веской причины, чтобы убить ребенка.

Ему стало вспоминаться все, что он увидел за эти годы: девочку-подростка из Сирии, которой необходимо было прервать беременность после того, как ее изнасиловали во время войны, а разрешения от родителей она получить не могла, потому что те погибли во время той самой войны.

Шестнадцатилетнюю девчонку, которая хотела прервать беременность на девятой неделе, но родители встали у нее на пути со своей религией, и поэтому ее аборт был отложен на целых шесть недель, пока она искала юридические лазейки и собирала деньги.

Четырнадцатилетнюю девчонку, которая хотела оставить ребенка, но ее мать настояла на том, чтобы дочка сделала аборт.

Пару лет назад пришла одна двенадцатилетняя девочка на шестнадцатой неделе беременности. В сопровождении матери-истерички и стоика-отца. Вцепившаяся в ободранного плюшевого кролика, она была спокойна до отстраненности. Сказала, что забеременела от соседского мальчика, но во время приема в клинику, когда осталась с адвокатом наедине, запнулась на собственной лжи и призналась, что ребенок — от ее отца. Мужчину копы тут же взяли в наручники и увели, но девочке-то все равно необходимо было прервать беременность.

Пока Луи проводил процедуру, он все время с ней разговаривал. «То, что случилось с тобой, ненормально, — пояснил он. — Но не ты в этом виновата». Она молчала и вообще вела себя не как двенадцатилетний подросток. Ей так и не позволили побыть двенадцатилетней девчонкой. Луи лишь надеялся, что однажды, когда девочка будет вдвое старше, она вспомнит доброту мужчины, который не причинил ей вреда.

— То, чем мы здесь занимаемся, — повернулся Луи к Джанин, — чем я здесь занимаюсь, иногда позволяет детям оставаться детьми.

Джанин открыла было рот, чтобы возразить, но просто закрыла его, и все.

— Кем бы она ни была — женой или дочерью, — попыталась Иззи вернуть разговор в безопасную плоскость, — быть может, она сможет убедить его нас отпустить.

С дивана послышался голос девочки, Рен, которая, наверное, была не намного старше той, о которой сейчас вспомнил Луи. Неужели она тоже пришла сюда сделать аборт? Могли ли они встретиться в смотровой при иных обстоятельствах?

— Если бы он был моим отцом, — прошептала она, — черта с два я бы захотела с ним разговаривать.

На мгновение единственным звуком в больничной палате оказался звук работы инфузионного насоса. Бет лежала на боку, отвернувшись от своего государственного защитника.

— Я его завернула, — прошептала Бет, — и выбросила в мусор. Я не знала, как еще поступить.

Она купила мизопростол и мефипристон — таблетки, которые используют для проведения медикаментозного аборта, — в Интернете. В США это противозаконно, но тогда Бет об этом еще не знала. Клиники, где проводят аборты, предлагают женщинам с беременностью до десяти недель спровоцировать выкидыш таблетками, но только под врачебным наблюдением. Бет была на шестнадцатой неделе и приняла эти таблетки дома. Противозачаточные сделали свое дело, но при этом вызвали сильное кровотечение — так она и оказалась в больнице.

— Мисс Дювидль… — Слезы текли у Бет по переносице. — Это же был еще не ребенок… правда?

Менди поджала губы.

— Когда я пришла в клинику, — сказала Бет, — там, на улице, была женщина, которая сказала, что мой ребенок уже может чувствовать боль.

Адвокат отпрянула, и от этого Бет почувствовала себя еще паршивее. Менди же адвокат, а не психолог. Насколько Бет понимала, Менди — противница абортов, и здесь она только потому, что выполняет свою работу. Но разве адвокаты не обязаны защищать ужасных людей — убийц, насильников — всегда, вне зависимости от того, как относятся к ним лично?

— Простите, — прошептала Бет. — Я просто… Мне не с кем было поговорить…

— Это неправда, — прямо ответила Менди. — О боли.

Бет приподнялась на локте.

— Откуда вы знаете?

— Наукой не доказано. Я узнавала.