Искра надежды

Сегодня, стоило тому мужчине войти в помещение клиники, как тело Бекс стало действовать само по себе. Что-то с этим мужчиной было не так, это чувствовалось по его позе, движениям, лоб его был весь в каплях пота, пропитал волосы. На каком-то клеточном уровне Бекс уже знала, что сейчас произойдет, и, как тогда, когда автомобиль занесло на гололеде, бессознательно потянулась к племяннице.

Вошедший вытащил из-под куртки пистолет, и от серебристой поверхности оружия отразился солнечный зайчик. Бекс даже успела заметить сноп огня, вырвавшийся из дула. Эта вспышка словно проделала дыру в атмосфере комнаты и высосала из нее все звуки. Бекс даже подумалось, что перед ней разыгрывают пантомиму, что-то невыносимо давило на барабанные перепонки, гулкая тишина пульсировала в ушах. И все же она ощущала себя актрисой в этой пьесе, и у нее даже была роль со словами — Бекс чувствовала, что из ее горла рвется крик, пусть сама она его и не слышала. Стрелок же, должно быть, услышал. Он резко обернулся к ней, и в следующее мгновение Бекс ощутила, как ее отбрасывает назад, лишь после догадавшись, что в нее попала пуля.

— Не стреляйте, не стреляйте, не стреляйте… — повторяла она снова и снова, хотя мужчина уже выстрелил. Но ведь Бекс на самом деле хотела сказать: не стреляйте в Рен!

Потом над нею склонилась и сама Рен.

— Тетя Бекс… вставай…

Глаза при этом у нее были как у Хью. А вот волосы — от матери. Волосы гладили щеку Бекс, они были как шелковые, и эта завеса отгородила их от всего мира.

В прошлом году Бекс открыла инсталляцию в центре Смит-парка. С ветки дерева свисал маленький шатер цирка-шапито, из полосатой ткани. Размер позволял поместиться в нем только одному человеку. Внутри можно было увидеть мольберт с натянутым холстом и россыпь разноцветных маркеров. Вверху холста Бекс написала: «ПРЕЖДЕ ЧЕМ Я УМРУ, МНЕ ХОЧЕТСЯ…»

В течение двух недель люди приходили в парк, ели сэндвичи, катались на роликовых коньках, читали книги — и входили из любопытства в шатер, а там выводили на холсте свои варианты ответа:

…поплавать во всех пяти океанах.

…пробежать марафонскую дистанцию.

…влюбиться.

…выучить мандаринский диалект[45].

Когда Бекс забрала свою инсталляцию, в самом низу холста она вписала окончание своей фразы. Одно слово — «жить».

Теперь она смотрела на Рен и представляла себе параллельную вселенную, где она все еще могла дышать, где еще можно было двигаться. Где она могла погладить по щеке свою дорогую девочку-красавицу. Где можно было снова и снова отводить стрелки часов назад…

Еще перед тем, как Оливия уволилась из университета, декан ознакомил сотрудников с правилами поведения в случае возникновения инцидентов с применением огнестрельного оружия. Законы штата Миссисипи разрешают ношение оружия, скрытого от глаз окружающих. Предполагается, конечно, что никто не станет приходить с оружием в университетский городок, но в принципе может ведь случиться и такое. Как Оливия призналась в тот вечер Пег, ей вовсе не хотелось каждый день приходить на работу с мыслью о том, что именно сегодня придется играть в прятки со смертью. В тот вечер она впервые почувствовала, что начинает уставать от своей работы, и подумала, не пора ли покончить с преподаванием и заняться вместо этого садоводством. Или открыть пекарню.

Мир вокруг менялся, и ей, вполне возможно, пора было уступить свое место на кафедре кому-то другому — кто не просто будет рассказывать студентам о гибкости нервной системы, но сумеет делать это, убегая от вооруженного винтовкой психа…

Раздавшийся звук не был похож на выстрел. Выныривая из омута своих мыслей, Оливия успела подумать только об этом. Звук скорее напоминал тот, с которым попкорн лопается в микроволновке. Только услыхав вопль, она подняла голову и увидела, как розововолосая девица промчалась мимо и выскочила из клиники через парадный вход.

Потом Оливия опустила взгляд. На ковре лежала истекающая кровью женщина, над которой склонилась девочка-подросток.

Тут где-то в глубине здания послышался грохот. Когда девочка повернулась на него, глаза у нее были готовы выскочить из орбит.

— Помогите!

«Бежать!» — промелькнуло в мозгу.

Опомнившись, Оливия вскочила с кресла и диким взором обвела приемную. Из-за ножки стола высовывалась темнокожая рука. Бессильная, безвольная, украшенная золотыми браслетами. Вокруг расплывалась лужа крови. Господи Иисусе! Это же Ванита!

Схватив девочку за руку, Оливия потянула ее к двери, но девочка крепко держала в объятиях раненую женщину.

— Я без тети никуда не пойду, — стала всхлипывать она.

Ситуация осложнялась. Понимая это, Оливия недовольно скривила губы и попыталась поднять женщину, но даже с помощью Рен смогла передвинуть тяжелое тело всего на несколько дюймов. Из горла женщины рвался крик, который служил своего рода красной тряпкой, способной снова привлечь внимание убийцы.