Страница, лежавшая снизу, оказалась больничной выпиской шестимесячной давности, в которой были подробно описаны его увечья и их причина. В этом не было никакой логики: он пострадал при пожаре, возникшем после падения бомбы на Уоррингтон-кресент в Лондоне.
Вторая бумага оказалась письмом из военного ведомства, датированным несколькими месяцами ранее. Это было предупреждение, что если он не явится на призывной пункт в течение недели, это будет расцениваться как дезертирство и преследоваться в соответствии с действующим законодательством.
А третья бумага, на самом верху – это было письмо.
Я просто сидела, держа бумаги в руках. И когда Джеймс зашел в дом, я не попыталась их спрятать. Он увидел меня и застыл на пороге.
– Ты не был на войне? – спросила я.
Он немного ссутулился и, кажется, стал ниже ростом.
– Нет.
Я сделала глубокий вдох, пытаясь собраться с мыслями.
– Ты прячешься здесь, потому что не хочешь попасть в тюрьму?
– Да.
– Значит, ты трус?
Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но не стал ничего говорить.
– Тедди мертв, – проговорила я тусклым, безжизненным голосом, – потому что он поступил правильно. А ты жив, потому что повел себя подло.
Я так сильно сжимала письмо в руке, что оно стало рваться на сгибах.
Он опустил голову и сказал:
– Мне было страшно.
Тогда я еще не осознала смысла этих слов, но даже если бы и осознала, это уже не имело бы значения. Я только чувствовала, как у меня в ушах шумит кровь.
– Я хочу, чтобы ты убрался отсюда, – сказала я. – Это очевидно.
Он долго молчал, а потом просто сказал:
– Хорошо.
– К завтрашнему утру. – Я положила бумаги на пол, встала и прошла мимо него, на ходу вырвав фонарь у него из рук.
– Конечно.
Я была совершенно спокойна. Я на него не смотрела, я не торопилась. Я просто вышла за дверь и направилась к дому.
Я шла по прямой, не обращая внимания на ветки, мешавшие проходу, так что до дома я добралась вся в царапинах и порезах.
Я набрала самую горячую ванну, которую только сумела выдержать, и вот сейчас я пишу тебе это письмо, сидя в ванне и еле удерживая на коленях книгу, которую подложила под лист, и от горячей воды у меня пощипывает все порезы.
И я все думаю – как будто мне больше не о чем думать, как будто это имеет значение, – почему Джеймс держал вместе с бумагами все эти перья и листья?
Вода в ванной уже остыла, но, прежде чем я пойду к себе наверх, мне надо еще кое-что написать. Это вопрос к тебе.
В свое время я знала мальчика, который во всех других отношениях был очень умен, но искренне верил, что драконы существуют на самом деле. Верил до тех пор, пока не упомянул об этом при учительнице, и она над ним посмеялась, и он понял, каким был дурачком. Это напоминает меня и пещеру святого Грааля. Все эти годы я верила, что ты в самом деле нашла Грааль. Даже когда я над этим подшучивала, я все равно верила. Теперь-то я понимаю, какой была глупой. И вот мой вопрос: почему ты соврала мне, Бет? Почему ты при каждой возможности начинала указывать мне на мои недостатки? Почему ты всегда мне говорила, что я люблю командовать, тогда как я просто считала себя сильной личностью? И вот я гадаю: тот ли ты человек, каким я тебя помню? Может быть, ты никогда такой и не была?
Но это неважно. Я сейчас выхожу из ванной и иду собирать вещи. С утра пораньше, по дороге на станцию, я брошу это письмо в почтовый ящик. Завтра утром я покидаю Саутгемптон.
Я не знаю, получишь ты это письмо до того, как я приеду, или уже после. Я не знаю, будешь ты ждать меня или нет, когда я сяду в поезд, идущий на запад. У меня так много вопросов. И самый главный из них: будешь ли ты рада меня видеть?
С любовью,
Адри. Часть II
Глава 4
Ярко-оранжевый краешек солнца уже показался над плоским горизонтом. Адри вяло пролистывала страницы дневника и перебирала листочки писем Ленор. Где-то должно быть окончание, которое она пропустила. Дневник обрывался внезапно. И письма Ленор явно были не в полном комплекте. Куда подевались те письма, которые так расстроили Кэтрин? О чем в них говорилось?
– Что это, розыгрыш? – прошептала она.