Искра войны

Портал вспыхнул ярким светом. Архимаг пропал в нем, ибо вели его ноги, и не мог он больше повелевать ими.

* * *

В ночи, освещаемой сильфовскими огнями, в небольшом городе Апельсиновый сад стоял дом. Там ночевала большая семья Науров, пока направлялась во дворец Эгуса. И когда отец явился посреди слепящего проема, все поднялись, ибо и так никто не спал, кроме одного младенца.

Абесибо сначала криво ухмыльнулся, а затем, стоило ему переступить сияющий портал и оказаться среди своей семьи, как лицо его вдруг обмякло. Архимаг завалился на пол, губы его расслабились, шепча какую-то несуразицу, а пустые глаза безумца, в которых осталась только искра запертого, как в клетке, сознания, уставились на жену. На руках у прекрасной Марьи, облаченной в честь празднества в струящиеся шелковые одежды, теперь лежал не Абесибо Наур, прозванный Ловцом демонов, а Абесибо Безумец, которому предстоит остаток своих дней быть для всех умалишенным, в то время как его истинное сознание так и останется запертым внутри, глядя из пустых глаз, как узник из клетки.

* * *

Когда портал погас, король снова повернул голову к статуям Праотцов. Так и просидев пару минут, молча, он вдруг махнул рукой и вокруг него исчез звуковой заслон. Морнелий прошептал.

– Наурика… Моя любимая жена Наурика… Что же ты не идешь ко мне, а лишь подсматриваешь из молельни? Разве не клялась ли ты мне в вечной любви?

Наурика вышла из-за приоткрытой двери молельни, бледная и напуганная. Медленным шагом она подошла к своему мужу, села на скамью и также медленно трясущимися руками надела тому на лицо шелковый платок, затем водрузила на его голову корону. Дети вышли следом, ничего не понимающие, ибо они ничего не видели и не слышали, стоя у матери за спиной и забившись в угол комнатушки.

– А где этот чертов изменник? – вскрикнул Флариэль, оглядываясь.

– Он ушел, сын мой. Он – безумен. Вставайте на колени и молитесь, дети мои, молись, моя жена, ибо боги отвели от нашего рода угрозу.

Никто ничего не понимал, но вся королевская семья вместе рухнула ниц на колени перед статуями и обратила полные слез глаза к Праотцам. И лишь Наурика стояла на коленях вполоборота, будто молилась она не беломраморному Прафиалу, а мужу своему, в сторону которого были обращены ее красные глаза. А сам же Морнелий, осунувшись, апатичный и равнодушный ко всему, сидел на скамейке.

Когда в храм на рассвете ворвалась перепуганная гвардия и обнаружила живую семью, все в ужасе распахнули глаза. И также попадали ниц в молитвах, не веря, что архимаг, который вошел в храм, чтобы вершить правосудие, никого не убил. Весть эта разнеслась по мертвому замку, в котором еще шли локальные сражения с теми, кто почему-то не смог покинуть дворец по портальным камням, ибо они все вдруг растеряли силу.

Глава 30 Тропа мести

Глеоф.

В это же время.

Закат на небольшой речушке уже давно потух, а рассвет только-только должен был наступить, но Филипп продолжал смотреть с холма вдаль. Небо затянула морозная дымка, даже звезды пропали.

Но графа не пугал ни ветер, ни холод. Он, сидя на коленях, снял с головы шлем с подшлемником. Злой ветер тут же растрепал седые пряди. Филипп опустил глаза и посмотрел на плюмаж в шлеме, погладил сначала перья, затем, спустившись сухими пальцами, и рельеф гравировки. Лицо его казалось спокойным, но в синих глазах разлилась печаль.

Когда он рос, ему, еще юнцу с пухом на лице, вкладывали в голову мысли о величии совета. Когда он выпивал своего господина, Ройса, чтобы стать следующим Тастемара, он готовился стать одним из старейшин. Совет довлел над ним всю жизнь: и до того, как дар потек по жилам Филиппа, и даже спустя четыре сотни лет. Все осознанное бытие проходило под его могущественной дланью, которую олицетворял в себе Летэ фон де Форанцисс.

Мог ли Филипп не подчиниться этой длани?

Нет, не мог. Уж таков он был. И хотя сердце его клокотало от ярости и бессилия, а сам он всей душой презирал решение Летэ, однако ни одной мысли у него не родилось о предательстве клана или неподчинении ему. И все же он теперь предатель, вставший рядом с ненасытным Ижовой, со мстительным Райгаром Хейм Вайром…

Что еще в его силах? Что он мог противопоставить тем, кто излился из мира Хор’Афа, душам бессмертным и куда более старым, чем тот же Летэ? А ведь Горрон знал, кто есть Мариэльд, знал, потому что только теперь граф понял его фразы касаемо того, что противник – не графиня.

Филипп вздохнул. Он не знал, что делать, чувствовал себя утомленным, но его душа требовала встать и бороться дальше, как он привык. Бороться. Однако каким образом?

Пальцы соскользнули с рукояти на гарду, погладили ледяной металл. Граф вытащил клинок из тугих кожаных ножен и замер, заметив посередине своего меча трещину. Погладил ее, горько усмехнувшись.