Искра войны

– Некогда я был женат. Адерина подарила мне сына, которого я назвал в честь своего родного отца Теодда. Всякий рад увидеть, что сын превосходит его; так и моя душа радовалась, когда я видел, что мой сын – умнее, сильнее, достойнее меня. Я рос хилым, закостенелым, и с детства все видели во мне неумение обаять, крайнюю степень упрямства и несообразительности. Мой Теодд же всегда всех поражал живостью, что досталась ему от матери, сообразительностью и умением очаровать как друга, так и врага. Ему все давалось играючи – и управление, и военные обязанности, и беседы. И достоинств у него было даже больше положенного; не в пример мне. Все вокруг понимали – не будет лучшего графа Тастемара, чем мой Теодд, ни в какую эпоху.

Мы обговорили со старым графом, которому не терпелось упокоиться с миром, что я возьму его дар и дождусь обусловленного срока, пока мой сын не вырастит собственных детей и не достигнет хотя бы восьмидесяти лет. Так у нас заведено. Дар должен перенять зрелый муж, чтобы не терзаться телесными порывами похоти, ибо дар запоминает и запечатывает страсти. Право же, я был бы горд, стань он моим преемником…

Филипп умолк. Тяжело ему давалась эта речь, но оба они, и сэр Рэй, и Филипп, чувствовали, что порой любому: и рыбаку, и воину, и властителю, – нужно сказать то, что давно зрело в душе.

Граф Тастемара смахнул снег с волос. И снова заговорил, спокойно и отрешенно:

– В 1742 году мне исполнилось сто лет. По меркам вампиров – это почтенный возраст, однако многие еще сохраняют к тем годам живость и силу. Мое же тело уже стало гаснуть, потому что я с рождения был по-человечески слаб. Тогда я уже опирался на трость… Однако старик Ройс все равно упрямо дожидался моего столетия, ибо он был очень старомоден. Умерев, он оставил мне графство, которое я должен был в будущем передать моему сыну Теодду. Дар вдохнул в меня здоровье, которого я всегда был лишен.

А в 1750 году по осени мы отправились с Адериной, сыном и его молодой женой, которая к тому моменту разродилась двумя близнецами, в Йефасу. Я был свидетелем разговора моего отца Ройса и отца Мелинайя, а потому меня вызвали на суд касаемо денежных разногласий, чтобы соблюсти все правила передачи дара.

Я решил взять их всех, чтобы показать Теодду, кем он станет и с кем будет в дальнейшем связана его жизнь. Была осень, сезон дождей. Мы ехали по Западному тракту. Он тогда пролегал сильно в стороне, по-над горами, потому что до постройки хорошей дороги равнины сильно заболачивало и они становились непроходимы, в то время как у Астернотовских гор чаще было сухо. Я к тому времени еще иногда терзался головными болями от одного недостатка Тастемара – чрезмерная чувствительность к звукам, которая порой оборачивается глухотой. Когда иногда сердцебиение человека слышно, как грохот горной реки, а грохот горной реки начинаешь путать с сердцебиением, потому что сознание пытается сдавить этот шум, уменьшить, дабы не сойти с ума. Так и тогда я принял тот грохот за говор ручья. Понял, что ошибся, лишь когда земля под конями заходила ходуном.

– Сель? – осторожно спросил сэр Рэй, зная, что вдоль гор раз в пару лет постоянно смывает какие-нибудь деревни.

– Да, – с горечью молвил Филипп. – В завесе ливня поток обрушился на нас сверху, закрутил, увлек всех вниз с тропы. Я тогда ринулся, не думая, сначала к Адерине – она была ближе. Вытащил ее. А когда снова кинулся в воды за ними, то… не нашел. Нашел позже, но уже внизу… у равнин, где поток растерял живость. Она потом еще долго осуждала меня, пока не умолкла после одной нашей ссоры. Так и молчала пять лет в комнате, и даже на одре смерти не произнесла ни слова.

Сэр Рэй сочувствующе покачал головой и задумался.

– Может, так рассудил Ямес, господин.

Вспомнив императора Кристиана и его истинное имя, Филипп вымученно усмехнулся.

– Ямес… О нет, это злой рок, до сих пор преследующий меня в ночных кошмарах. А иногда кошмары оживают, как это случилось тридцать пять лет назад на Мертвой Рулкии. Проклят я или безумен?

Сэр Рэй молчал, он не знал, что сказать и как утешить. Да и нужны ли здесь слова? Так время и текло. Так и смотрели они, как на востоке посерел горизонт. Близился рассвет.

– Спасибо, что выслушал, – наконец, сказал Филипп.

– Вам… Это вам спасибо за доверие, мой лорд…

– Твой век недолог. И боюсь, что осталось тебе срока жизни очень мало. Так что ты поневоле унесешь мой секрет в могилу.

– Что ж, если это произойдет в дороге, то я только рад! Знаю, что стал трухляв, как бревно, но я не мог остаться в Брасо-Дэнто.

– Мог. Я освободил тебя от службы.

Рыцарь тоскливо выдохнул, однако, пережив мгновение слабости из-за своей старости и смертности, он ударил себя в грудь.