Искра жизни

Они услышали сквозь белое месиво энергичные, твердые шаги, совсем не похожие на бесшумную походку мусульман.

Шаги приблизились и возле барака затихли. В дверь заглянул Левинский.

— Бергер! — позвал он шепотом. — Где пятьсот девятый?

— В двадцатом. А что случилось?

— Выйди-ка.

Бергер подошел к двери.

— Пятьсот девятый может больше не бояться, — быстро и отрывисто проговорил Левинский. — Хандке убит.

— Убит? Бомбой, что ли?

— Нет. Но убит.

— Как это случилось? Его что, эсэсовцы по ошибке ухлопали?

— Мы его ухлопали. Доволен теперь или все еще нет? Главное, с ним теперь покончено. А то он становился опасен. Туман кстати оказался. — Левинский помолчал немного. — Да ты в крематории сам его увидишь.

— Если стреляли в упор, по краям раны будут следы ожога и пороха.

— Никто в него не стрелял. Вместе с ним еще двоих гадов удалось прикончить, пока туман да неразбериха. Эти из самых мерзких были. Один из нашего барака. Крыса, двоих наших выдал.

Раздался сигнал отбоя. Пелена тумана заколыхалась и вдруг разорвалась. Казалось, ее продырявили взрывы. В прорехе обозначился кусок голубого неба, а сам туман засеребрился и, просвеченный солнцем, наполнился ровным белым сиянием. Из этого марева, словно черные эшафоты, проступили очертания пулеметных вышек.

Кто-то шел в их сторону.

— Берегись! — прошептал Бергер. — Левинский, иди сюда! Спрячься!

Они прикрыли за собой дверь.

— Это только один, — заметил Левинский. — Один не страшно. Они уже больше месяца поодиночке в бараки не заходят. Боятся.

Дверь осторожно приоткрыли.

— Левинский не у вас? — спросил чей-то голос.

— Что тебе?

— Пошли скорей. Сам увидишь.

Левинский растворился в тумане. Бергер оглянулся по сторонам.

— А где Лебенталь?

— В двадцатый пошел. Сообщить пятьсот девятому новость.

Левинский возвратился.

— Ты не слыхал, что там у них случилось? — спросил Бергер.

— Слыхал. Давай-ка выйдем.

— Что такое?

Левинский медленно расплылся в улыбке. Лицо у него было мокрое от тумана и, казалось, все ушло в эту улыбку: сияли глаза, сверкали зубы, подрагивала картофелина носа.

— Часть эсэсовской казармы обрушилась, — сообщил он. — Есть убитые и раненые. Еще не знаю сколько. У нас в первом бараке тоже потери. А еще разрушены арсенал и кладовые. — Он с опаской вглядывался в туман. — Надо бы спрятать кое-что. Скорее всего только до сегодняшнего вечера. Нам тут кое-что перепало. Правда, времени у наших было немного. Только покуда эсэсовцы не вернулись.

— Давай сюда, — сказал Бергер.

Они встали еще ближе друг к другу. Левинский передал Бергеру увесистый сверток.

— Это из арсенала, — шепнул он. — Спрячешь у себя в углу. И еще один у меня. Этот мы в дыру под нарами пятьсот девятого засунем. Там кто теперь спит?

— Агасфер, Карел и Лебенталь.

— Хорошо. — Левинский отдувался. — Наши быстро сработали. Как только взрывом стенку арсенала проломило, они тут как тут. Эсэсовцев вообще не было. А когда пришли, наших уже и след простыл. У нас ведь не только это, еще много чего взяли. Но то в больничку, в тифозное отделение припрячем. Распределение риска, понял? Это у Вернера главное правило.

— А СС не заметит пропажу?

— Может быть. Поэтому мы ничего и не оставляем в Рабочем лагере. Впрочем, не так уж много мы и взяли, а разгром там жуткий. Может, они и не заметят ничего. Ведь мы там еще и пожарчик устроили.

— Вы сегодня чертовски здорово поработали, — похвалил Бергер.

Левинский кивнул.

— Счастливый денек. Ладно, давай-ка все это незаметно припрячем. Здесь никто искать не додумается. А то туман вон расходится. Жаль, больше взять не удалось, эсэсовцы уж больно быстро прибежали. Понимаешь, они-то решили, что ограждение рухнуло. Палили направо и налево почем зря. Думали, мы все побежим. Теперь вроде успокоились. Увидели, что колючая проволока в целости и сохранности. Какое счастье, что из-за этого тумана бригады с утра на работы не вывели — все побегов боятся. Мы благодаря этому наших лучших людей в дело могли пустить. А теперь, наверно, вот-вот перекличка будет. Пошли, покажешь мне, куда все сложить.

Спустя еще час выглянуло солнце. Небо засияло мягкой голубизной, и последние клочья тумана без следа растворились в воздухе. Весенние поля, подернутые едва заметной дымкой зелени, расстилались между цепочками деревьев, молодые, свежие, будто только что умытые.

После обеда двадцать второй барак узнал, что во время бомбежки эсэсовцы застрелили двадцать семь лагерников; еще двенадцать погибли в первом бараке от взрыва бомбы, у двадцати восьми осколочные ранения. Погибло десять эсэсовцев, среди них и Биркхойзер из гестапо. Убит Хандке, убиты двое предателей из барака Левинского.

Пришел пятьсот девятый.

— А как же распоряжение насчет швейцарских франков, которое ты дал Хандке? — всполошился Бергер. — Вдруг его найдут среди его вещей? Ты представляешь, что будет, если оно попадет гестаповцам в лапы? Как же мы об этом не подумали!

— Подумали, — усмехнулся пятьсот девятый, вынимая конверт из кармана. — Левинский знал. И позаботился. Все пожитки Хандке он перетащил к себе. Есть там у них надежный десятник, он их и выкрал, как только Хандке прикончили.